Мэтт Хейг - Клуб призрачных отцов [litres]

Дядя Алан пел песни Элвиса. Элвис был толстым, как Дядя Алан и Император Нерон, но Элвис отлично пел. Я слушал его на музыкальном автомате. Только вот Дядя Алан-то – плохой певец, и он спел песню со словами: «МЫ НЕ СМОЖЕМ ВМЕСТЕ БЫТЬ, ПОДОЗРЕВАЯ ДРУГ ДРУГА», и получилось неплохо. Он закрывал глаза, когда пел, потому что все вокруг кривлялись. Ну, Мама, конечно, нет, а все остальные – да. В конце все хлопали, потому что все немножко боялись Дяди Алана, пожалуй, кроме Большого Вика, я думаю, и он сказал:

– Слава Богу.

После следующей песни он сказал:

– Ещё одна из Короля.

Потом Большой Вик сказал:

– Элвис, покинь здание [16] Фразу «Элвис покинул здание» произносили после выступлений Элвиса Пресли, чтобы фанаты не пытались прорваться за кулисы. .

Дядя Алан не обращал внимания на Большого Вика и спел ещё одну песню, где были слова: «МУДРЕЦ СКАЗАЛ, ЛИШЬ ГЛУПЕЦ СПЕШИТ, НО Я ВЛЮБЛЯЮСЬ В ТЕБЯ ВСЁ СИЛЬНЕЕ». Его глаза были открыты, и он смотрел на Маму, это было не совсем пение, он больше говорил, а Мама улыбалась и плакала одновременно, и мне от этого сделалось так тяжело, я не знаю почему, будто потолок надвигался сверху, сжимая весь воздух надо мной.

Я перестал смотреть на Маму и Дядю Алана и оглядел Паб и людей, и все они смотрели на Дядю Алана. Все, кроме Барменши Карлы, она чесала руку и смотрела на меня. Когда она увидела, что я смотрю в ответ, она пожала плечами и улыбнулась, и эта улыбка как бы попыталась приподнять воздух надо мной, но безрезультатно.

Дядя Алан закончил говорить песню и начал произносить свои собственные слова:

– Так, если позволите занять ваши уши ещё на несколько минут, у меня есть одно специальное объявление.

Я посмотрел на Маму, её лицо изменилось, когда он произнёс «объявление». Её глаза были нормальными на «ОБЪ», но на «ЯВ» они стали заметно больше, и совсем огромными на «ЛЕНИЕ». Дядя Алан смотрел на Маму, но он не знал, что её глаза говорили «СТОП», потому что его несло, как машину без тормозов.

Дядя Алан сказал:

– Многие из вас знают, что я и Кэрол стали намного ближе за последние два месяца, поскольку мы пытались смириться с ТРАГИЧЕСКОЙ потерей Брайана.

Он продолжил говорить, но я уже не слушал, потому что я ненавижу его голос и не люблю его слушать, но я услышал последние слова:

– Именно поэтому мы, два дурака, решили поспешить и связать себя узами брака.

Я оглянулся на потрясённые лица и медленно поднимающиеся бокалы и на бегающие лампочки на автоматах. Мама смотрела на меня. Позади мамы стояла Барменша Карла, её тонкие губы округлились в букву «О», точь-в-точь как её серьги-обручи. Большой Вик громким голосом сказал:

– Чтоб меня!

Лэс сказал тихим голосом:

– Охренеть!

Мне надо было уйти оттуда прочь, я встал с табурета и вышел в холл, а затем наверх, и я слышал, что Мама пошла за мной. Я вошёл в Гостиную, увидел PlayStation, а потом кочергу. Я взял в руки кочергу с золотой ручкой, как у меча, поднял её, вытащил PlayStation на ковёр и разбил её. ХРЯСЬ!

Я размозжилPlayStation – стали видны все провода и металл – и продолжал крушить её. ХРЯСЬ! ХРЯСЬ! ХРЯСЬ!

Мама вышла из бара и побежала вверх по лестнице, она увидела меня и закричала:

– ФИЛИП!

Был ещё один голос, это был Дядя Алан, и он сказал:

– Что за?

Я обернулся с мечом-кочергой, и Дядя Алан сказал:

– Опусти её, сынок.

– Я тебе не сын, – сказал я.

– Опусти! – сказал он.

Мама крикнула:

– Филип, опусти её!

Я спросил её:

– Где твоё кольцо? Где твоё кольцо?

Дядя Алан сказал:

– Она его не носит, потому что она не знала, как тебе сказать.

Мама сказала:

– Не обязательно было рассказывать это всему Пабу.

Дядя Алан сказал:

– Почему бы и нет? Нам нечего стыдиться.

Я посмотрел на мамины руки, которые впивались в спинку дивана, за которым она стояла.

Тут руки Дяди Алана схватили меня.

Они были настолько сильны, что у меня не было выбора, поэтому я бросил кочергу. Он посмотрел на меня и сказал:

– Теперь слушай, СЫНОК. Что ты собираешься делать с этим?

Я смотрел ему в глаза и думал, не рассказал ли ему Терри-Сонный Глаз о том, что случилось на Хэллоуин. Я задавался вопросом, не потому ли Дядя Алан рассказал Пабу о женитьбе до того, как сказать мне. Я спросил:

– С чем?

Он сказал:

– С подарком, который я тебе купил.

Голос его был очень тихим, от этого было страшнее, чем, когда он орал; его глаза ненавидели меня, и это была чистая ненависть, ненависть, как она есть.

Мама была там же, она сказала:

– Алан, пожалуйста. Он просто расстроен. Он просто…

Дядя Алан сказал:

– Расстроен? Расстроен!? Я его расстрою.

Я сказал:

– Отпусти меня.

Я видел по его лицу, что ему хотелось меня ударить. Он краснел, будто эта краснота и была тем ударом, что прятался у него внутри и должен был достаться мне, но при Маме он не мог ничего сделать. Мама сказала:

– Пожалуйста.

Это было всё, что она сказала.

Руки Дяди Алана отпустили меня, я пошёл к себе в комнату. Я хотел увидеть Призрак Отца, но его нигде не было.

Я слышал, как Мама и Дядя Алан ругались из-за того, что он рассказал всему Пабу, и эта склока смешивалась с пением внизу, с песней группы ABBA. Снизу доносилось: «ТЫ ТАНЦУЮЩАЯ КОРОЛЕВА», это была мамина любимая. Это пела Барменша Карла, очень грустно. Я слышал голос Дяди Алана в соседней комнате, говорящий:

– Это слишком. Слишком… На этот раз он зашёл слишком далеко.

Мама сказала:

– На него столько свалилось.

Карла пела:

– Чувствуй ритм тамбурина.

Дядя Алан наговорил ещё кучу всего. Он сказал:

– Ему нужна дисциплина.

Ему нужно сказать, что он не может просто так разбивать вещи.

Ты слишком добра с ним, Кэрол.

Прости, но это так.

И это нехорошо для него.

Для всех не хорошо.

Ему нужна сильная рука.

А потом Мама сказала что-то, чего я не расслышал, а Дядя Алан ответил:

– Это ненормально, Кэрол. Это неправильно. Ему нужно…

Тут я закрыл уши руками, потому что его голос был как яд, и я стал напевать:

– ТЫ ТАНЦУЮЩАЯ КОРОЛЕВА.

Я посмотрел на Герти в аквариуме, плававшую в противоход с Гуппи и чёрными Моллинезиями. Когда Герти добралась до стенки аквариума, она повернулась и сделалась невидимой, но я знал, что она была там. В комнате не было света, кроме как от аквариума, мне не хотелось убирать руки с ушей, поэтому я оставался в темноте. За окном был Ньюарк и церковь с колокольней, которая возвышалась на окружающей плоскости, как линия сердцебиения на чёрном экране пикающего терминала, как в больницах по телевизору. Церковь была жёлто-золотистой от огней, это было красиво и грустно, не знаю почему, но это было так.

Через некоторое время я убрал руки с ушей и слышал, как Мама и Дядя Алан всё ещё разговаривают.