Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— Я… я… это в подарок мальчикам. Возьми, пожалуйста, возьми, — сказал Сэр-Од. — Это им… В подарок…

Он растерянно улыбался, зачем-то перекладывал с места на место свои инструменты.

У Цэрэндулам навернулись на глаза слезы, они блестели, как бусинки на солнце.

— Цэрэндулам! Я очень люблю тебя и твоих мальчиков, — сказал Сэр-Од.

Пер. Я. Аюржанаева.

Чудесное августовское утро. Трава уже слегка пожелтела. А лазурно-голубое небо так необъятно широко, что кажется высоким-высоким и далеким. Веет прохладный ветерок. Счастьем дышит природа.

Просторная долина Борогчин рассекает Хангай на две части: южный склон — оранжевые барханы песков и северный — зеленые гряды холмов. В долине приютилась юрта. Ее хозяйка — высокая загорелая женщина лет тридцати. Она достает из замасленного котла, стоящего на низенькой печурке, пенки в палец толщиной, делит их поровну и кладет поверх двух кусков сушеного творога. Это малышам, еще сладко спящим. Они укрыты овчинным дэли, из-под которого торчит загорелая, вся в цыпках, нога одного мальчика и виднеется грудь другого. В левой части юрты кровать их матери, она аккуратно застлана дешевым покрывалом. Рядом прокопченный дедовский шкаф, справа пестрый сундук, а возле него седла, уздечки, ведра.

Взяв подойник, хозяйка выходит во двор. Мычат коровы. Кричат на озере, наслаждаясь солнцем, гуси и утки. Ветер доносит аромат дикого лука. Из соседней юрты слышатся звуки радио, оживленные голоса: они рождают в сердце женщины тоску по домашнему уюту, семье. В последнее время тревожное чувство ожидания не покидает ее.

В это светлое, погожее утро должен приехать с запада один человек… гуртовщик. Вот уже несколько дней женщина нетерпеливо смотрит вдаль. И сейчас ее взгляд устремлен на гряду холмов. Там белеют стада овец, виднеются беспорядочно разбросанные юрты гуртовщиков. Светлеют в улыбке, словно утреннее небо, всегда задумчивые, печальные глаза женщины; даже веснушки как-то особенно засияли на нежном лице ее, придав ему особую прелесть. Она бежит к коровам, поспешно доит их, моет детей, переодевается сама, прибирает в юрте, готовит еду. Ежеминутно выбегает она на улицу, чтобы посмотреть в сторону гуртов.

Наконец в полдень показывается всадник, на поводу он ведет запасного коня. Приподняв край кошмы, женщина стоит как завороженная, не в силах оторвать глаз от долгожданного гостя. Вот он уж близко. Теперь видно, что оба коня его одной масти. Мужчина небрежно набросил на плечо дэли ярко-зеленого цвета; рукава его белой рубашки засучены. Женщина идет ему навстречу. Она счастлива.

Балбар спешивается у привязи, спутывает своих коней, осматривается вокруг и, откашлявшись, направляется к юрте, мягко ступая по сухой земле зелеными шевровыми сапогами с загнутыми носами.

— Как поживаешь, Чанцаал? — спрашивает он.

Улыбка на его загорелом, пышущем здоровьем лице обнажает белые крупные зубы. Смуглая грудь его будто пропитана солнцем и всеми ветрами дальних дорог.

Чанцаал радуется приезду Балбара и вместе с тем робеет перед этим статным всадником, которого так беззаветно любит.

— Хорошо, — говорит Чанцаал, преданно глядя на гостя. — А ты как доехал? Я, когда увидела гурты, сразу поняла, что ты приехал.

В этот счастливый день встречи с любимым Чанцаал чувствует себя необыкновенно легко. Она быстро и проворно накрывает на стол, вытаскивает из сундука бутылку молочной водки и наливает в чашку. Раздувая ноздри, Балбар жадно пьет, вытирая пальцами уголки рта, и причмокивает.

— В этом году, — говорит он, — работа идет успешно. Был я на совещании аймачных гуртовщиков, получил там довольно трудное задание. Не ради похвалы, конечно, стараюсь, а ради дела. В этом году несколько отар здорово потучнели. Теперь городские набьют животы салом, а мы напихаем в кошельки трудовые денежки. Счастье в пути и успех в работе — хороший жребий для мужчины. Пять лет гоняю скот, и все хорошо. Ездишь спокойно, потому что много на свете добрых людей вроде тебя: и встретят, и накормят, и в дорогу проводят.

От нескольких чашек водки лицо у Балбара залоснилось, глаза затуманились. Он откровенно разглядывает женщину. Черные бархатные волосы Чанцаал издают знакомый аромат, синий шелковый тэрлик подчеркивает каждую линию ее стройного тела.

— Чанцаал! Я не собираюсь умирать одиноким, так и прошагав всю жизнь в пыли, летящей из-под копыт скота. Помнишь, прошлой осенью я тебе кое на что намекал: встретить бы, мол, человека, который темный мир холостяка сделает светлым и солнечным. Так ведь?

— Да, но тот человек… — Чанцаал запнулась.

— Тот человек ты! — Балбар захохотал, вскочил и схватил Чанцаал за руку.

— Что ты? Что ты? Здесь же дети, — сказала она.

Все еще смеясь, Балбар бросился на кровать. Он лежал раскинув руки и тяжело дыша. Испуганные дети стояли у дверей, прижавшись друг к другу. Балбар нащупал в кармане кожаный кошелек, вытащил из него две десятки и протянул их Чанцаал:

— Чанцаал, ведь твой сосед по-прежнему торговый агент? Дети, а ну идите сюда! Возьмите деньги и купите на них конфет.

Ребята, глотая слюнки от предвкушения удовольствия, бросились из юрты.

Балбар опорожнил еще одну бутылку.

Когда Чанцаал ушла на вечернюю дойку, он, совсем освоившись, разделся и удобно развалился на кровати. На другое утро, поев мучного супа и снова выпив водки, Балбар собрался в путь:

— Чанцаал, завтра к нам придет Дашичилен со своими. Разве плохо, когда земляки держатся вместе: рука об руку, торок к тороку? Они знают о нас с тобой. Один человек — не семья, лучина — не огонь. Ты тоже обязательно приходи.

На следующий день Чанцаал встала раньше обычного, подоила коров, сдала молоко, напоила детей, строго наказала им не уходить далеко от дома и, надев дэли, порядочно выгоревший за многие годы на солнце, оседлала своего старого бурого коня.

Когда она подъехала к стоянке гуртовщиков, на нее пахнуло кислым запахом молочной самогонки. Но Чанцаал готова была сейчас идти куда угодно за тем, с кем она провела сегодняшнюю ночь и кто обещал ей то, чего она так страстно желала. «Не нужно мне ни белой юрты, ни приемника, ни новой одежды, лишь бы был у мальчиков отец. Отдам сыновей в школу, вырастут настоящими мужчинами. Будут они счастливы, буду счастлива и я. Раз Балбар ко мне хорошо относится, значит, поможет и детей воспитать. Он ведь очень любит ребят. И малыши к нему со временем привыкнут. Наконец и я устроила свою судьбу, нашла порядочного человека, с которым можно спокойно прожить всю жизнь», — думала Чанцаал.

Скот заполонил пастбище. По южному склону виднелись палатки погонщиков. Юрт было немного. Юрта Балбара стояла особняком с левого края, белая, как лебедь. Рядом с ней гнездились две темные палатки, а возле них топтались оседланные кони. «Должно быть, дашичиленовские уже приехали», — решила Чанцаал, спешилась, не доезжая до юрты, спутала коня и с неудержимо бьющимся от волнения сердцем направилась к юрте.