Ян Папп - Направление — Прага

Ян не был уверен, не случилось ли это в ту долю секунды, в которую он моргнул. Паутинка исчезла, а вместо цветка торчал лишь расщепленный стволик пижмы. Где-то захлебывался пулемет. Ян стиснул автомат и ждал. Спокойно, хладнокровно.

Но в его поле зрения ничего больше не менялось.

Стрельба удалялась вверх по склону, слабела, редела и наконец утихла совсем. Наступившая тишина закладывала уши. Наконец Ян шевельнулся. Хруст в онемевшем колене прозвучал как выстрел. Он переменил положение, но все еще был начеку. Прошло немало времени, прежде чем он осмелился выглянуть из укрытия. И то сначала он выставил на дуле автомата шапку и лишь потом выбрался наружу. Когда он разглядывал изувеченный лес, ему показалось, что сокрушительная буря пронеслась над ним только что. Стрельба, которая еще звучала в его ушах, лишь усиливала это впечатление.

— Штефан, — тихо позвал он, а когда Юрда не ответил, он повторил еще настойчивее: — Штефан!

Ответное молчание заставило его снова припасть к земле; чуть ли не ползком он пробрался на другую сторону, обогнув огромный ком вывороченных корней.

— Штефан, все уже кончилось, — свистящим шепотом произнес он.

Юрда, скорчившийся, никак не реагировал на его слова. Рядом с ним понуро сидел майор.

— Нет, — бросился Ян к Штефану. — Не может быть!

Он взялся за голову Юрды, поникшую к левому плечу, потом медленно отпустил ее.

— Мертвый, — тихо произнес он, глядя на растопыренные пальцы своей правой руки, мокрые от крови.

— Шальная пуля, — сказал майор сдавленным голосом.

— Шальная пуля, — тупо повторил за ним Ян и повалился рядом с Юрдой.

С наступлением дня утренний туман стал рассеиваться. В лесу показалось несмелое осеннее солнце. Его косые худосочные лучи упали и на дорогу, по которой шли рядом два человека, сгорбившиеся под тяжелыми рюкзаками. Ян недовольно поднял глаза к небу, просвечивающему между вершинами деревьев, потом принялся разглядывать лес. На склоне с правой стороны он увидел груду валунов и направился к ней. Майор Вайнер, привязанный за правую руку к левой руке Яна, молча зашагал за ним. Между огромными камнями и скалой, от которой те когда-то откололись, Ян нашел укромное место.

— Есть хочешь? — спросил он майора и, не дожидаясь ответа, отрезал ему по ломтю хлеба и копченого сала. Теперь можно было есть вволю, еды было больше, чем требуется до конца пути. Конец пути!.. Судя по карте, идти оставалось всего четыре-пять дней. Но с учетом того, что уже произошло и что еще может случиться, это страшно долгий срок.

Они сидели друг против друга, почти соприкасаясь вытянутыми ногами, и время от времени бросали изучающие, но внешне равнодушные взгляды, хотя оба знали, что в этом взгляде есть что угодно, только не равнодушие. Были моменты, когда они ненавидели друг друга так неистово, что с трудом сдерживали желание кинуться друг на друга, а были минуты, когда они видели в себе двух потерпевших кораблекрушение, заброшенных и забытых всем миром.

Уже второй день они шли вдвоем.

Бессмысленная, невероятная смерть Юрды неожиданно и полностью изменила все. «Изменение, — размышлял Ян, — не только в том, что ранее у нас было двое против одного и нам нетрудно было настоять на своем. С уходом Штефана изменилось не только то, что можно назвать соотношением сил». Как ни пытался Ян, он не мог этого выразить, но явственно чувствовал, что рядом не просто какой-то пленный, на которого ему наплевать, какой-то немецкий майор, которого нужно доставить на предназначенное место. «Майорчик», как они насмешливо называли его, вдруг стал даже слишком живым человеком; наедине, в такой тесной близости, Яну было от этого жутко.

Ян резал еду ломтями над развернутой картой. Какое счастье, что Кепка навязал ее Штефану. Ян представить себе не мог, что бы он теперь без нее делал. Из всего, что имел с собой Штефан, ничто не имело такой цены, как карта. Прежде чем они с майором уложили его в яму от корней вывороченной ели, прикрыли хвоей и засыпали землей, нанесенной в горстях, Ян взял у него только карту и документы, все остальное, включая автомат, оставил покойнику; разумеется, кроме продуктов, одеяла и брезентового полотнища от палатки.

«Если от этого паршивого времени я сохраню память о самой вопиющей, жестокой несправедливости, то это будет воспоминание о последней минуте Юрды», — подумал Ян. Подняв глаза, он наткнулся на взгляд майора.

— Наелся? — спросил он его.

— Да, — сказал майор, вытирая рот.

После возбужденного разговора у могилы Юрды они обменялись каким-нибудь десятком слов.

— Отпусти меня, — сказал тогда майор.

— Отпустить? — поразился Ян. — Ты что, серьезно?

— Отпусти меня… смотри, чем это кончилось для него, — майор показал на могилу. — В конце концов нас обоих прикончат… наши или ваши. Если мы разойдемся, у нас еще есть надежда…

— Хватит!

— Что ты этим выиграешь? Чего добьешься?

— Об этом я и говорить с тобой не хочу, — осадил его Ян.

— Ты думаешь об орденах, медалях?

— И ты мне еще будешь говорить о наградах! Тебе-то за что дали майора? Небось вкалывал на совесть.

— Этому вашему начальнику я уже рассказывал, за что получил звание… То, что мне в свое время казалось везением, обернулось неудачей.

— Если у тебя чистая совесть…

— Совесть! — Майор судорожно засмеялся. — Отлично, во время войны ей просто цены нет. Смотри, — он кивнул в сторону могилы Штефана, — кто его спрашивал о совести… Ты, я вижу, простак… или слепой фанатик.

Ян побагровел. Ему хотелось выкрикнуть: «Это я-то фанатик?» — но он сдержался и лишь пренебрежительно тряхнул головой.

— Попал пальцем в небо, — сказал он. — Да я до недавних пор и не знал толком, что это такое. Не видал живых фанатиков, понял? Я их увидел только у вас. Вообще я у немцев видел только фанатиков — или тех, кто покорно им служит. Никаких других.

— Ну что ж, ты прав, — отвечал майор на удивление спокойно. — И я тоже других не видал.

Ян смерил его удивленным взглядом.

— А ты-то из каких? — злорадно спросил он.

— Я из второй категории. — Майор задумчиво теребил прядь светлых волос, свисавшую на лоб. — К первым я не принадлежу по самой своей природе… в третью категорию я не рвался, кишка тонка.

— Что еще за третья категория?

— Их ты не мог увидеть. Это те, которые подыхают в концлагерях.

После долгого молчания майор снова сказал:

— Отпусти меня. Никто ничего не узнает.

Оба опирались о вывороченное дерево, майор о корни, Ян — о ствол, туго набитые рюкзаки лежали у их ног.

— Слушай, — настаивал майор, — никто тебе ничего не докажет. Чего ты боишься?

— Чего? — Ян вгляделся в голубые глаза майора. Ему казалось, что он смотрит в непрозрачное стекло. — Ничего я не боюсь. Дело совсем не в том.