Дмитрий Бавильский - Несовременные записки. Том 3

Мой друг задавался ли ты
Вопросом приходило тебе однажды
В голову что наверное мы ты-
Ловые факсимиле бумажных
Отважных трусливых смешных
Дураков умников отщепенцев
Гоев изгоев иных
Миров герои и всего сто пенсов
Фея давала нам на разрул
И что же и как же распорядились
Весьма я смотрю результат разлук
Не привёл разумеется поредели
Ряды сектантов и всего осталось
Двое остальные на третьего
Не наскрести денег усталость
Ты же помнишь как треть его
Брали пили две трети
После но теперь ни-ни
У иных вот уже давно дети
Растут а мы всё ни
У шубы пальто рукавами
Хоть деньги грести пора б
Не способны для этого вами
Ими надобно пара б
Лядей решили проблему
Ноя не люблю блядей
И в этом моя проблема наверное
Как и у большинства людей…

Анахорет и пыль и с пылью волен
он делать всё когда анахромат
и чёрное на белом и хромать
такая дисциплина или болен
или отец и мать
тебя учили этаким пассажам
пас скажем прямо в сторону отца
жаль папа не успеет расколоться
он занят внутривенным массажем
и крутит пальцем у лица
злодеев акушеров и придурков
других мастей порядков и частот
и будет проклят день и ночь и час тот
когда тебя нашёл среди окурков
так часто думает отец мой Тот
что меня встречает на дороге
идущего бегущего туда
куда где ноги и дуда
куда зовёт и этою ногою
ударь меня уда…

Написать что ли элегию
сесть и написать элегию
потом встать и похвалить себя за элегию
и пойти и повторять про себя элегию
пока сам не превратишься в элегию

Точка тире точка тире забастовка на птицефабрике
Меня укусила змея кобра гюрза может они не ядовитые
при загадочных обстоятельствах замело дорогу я теперь как лирический герой Пушкина
ага попался или зимой змей не бывает
или летом нечему заметать не волнуйтесь они найдут
есть ведь ещё Гималаи и двадцать тысяч пробега
и кто ходит без галош того скоро сами знаете куда
и кавказский пленник играет в бадминтон
чтоб другим наука потому что проще всего
выглянуть и сказать ну выглядываю и говорю
миру мир и спорим догоню и спасибо не надо
и ещё много хорошего вот похвалите меня

Пахнет ли ковыль в степи басурманской в это время года
вот о чём не думаю я в тиши кабинета а наоборот
кто ждал меня у водокачки прошлой осенью и написал оду
на погибель собачки Жучки от пуль или снарядов одного самолёта, чей пилот

не ел овсяного печенья и несмотря на это был сбит на краю тайги
что даёт нам полное право сказать не повезло бедняге
я даже считаю своим гражданским долгом посочувствовать несчастному когда кругом враги
и весь джентльменский набор как будто мы живём в Праге

в телевизионной башне посреди поля с одуванчиками на самом верху
и болонка во сне прыгает на грудь а снится будто в туннеле
завалило по самый кинжал на поясе и никак не сварить уху
из рыбы такой с плавниками — каждый раз забываю — колокольчики звенели

звенели на удочке а всё впустую всё зря
потому что логическое заключение открывает новые перспективы над
и даже если залезть на бархан откуда коротко говоря
слезть будет не так-то просто дорогие мои

Жару привезли абрикосы острие копья палестины
стоит моргнуть два ястреба математика поверни колечко
хлопни ладоши махни смычком позови буратино
нумерация головы сандалии сарафан клетчатый
водопровод пахнет морем бузина осыпается дядька ест сало
что увидишь запомни надень доспехи возьми котёнка
никакого ответа там много йода спроси русалок
под рукой не окажется лампы моим потёмкам

Здесь налицо теперь стальные жвалы.
Ртуть отражает лучше серебра.
Я обесточен. Пыльное забрало
Не разворотишь. В этом нет добра.

Здесь тупики и путаница снится.
В таком краю бессолнечны леса,
И в них висят обрубленные птицы,
И намывают слякоть голоса.

Я погорел. На провод пялит сокол
Противный глаз. Он глиняный уже.
Его разбить пытался я наскоком,
Вожжой попав под хвост своей вожже.

Теперь клочки. Отныне будь обуглен
Спешу хотеть. Но сердце на ребре
Торчит в дыму. Закоротило тумблер.
Я обесточен в этом январе.

В этой гонке без, далеки друг другу,
Мы бежим сломя, по дурному кругу,
И к каким-то ста (телом — я, душой —
Ты) погаснем мы, и придёт большой
Всем надеждам на и смотренью в оба
Под ноги, чтоб не, с дрожью, до озноба,
Как радист — с ума, бесконечный SOS,
Я шепчу, что нам, не скрывая слёз.

И то, как жалок я и ты, моя подруга,
И то, как мало нас — в одежде или без,
И то, как мы смешны в объятьях друг у друга.
Зелёный звёздный свет вдруг высветил с небес.

Мир кончится словами:
«Спасение — тюрьма»,
(А всё, что было с нами —
Извечная зима,
Мир исключённых судеб,
Конец большой любви —
Ничтожной пылью будет,
Как ненависть внутри?)
Темнее ты не скажешь,
И ворожить смешно.
(Тюрьма отнюдь не та же,
Где забрано окно).
Спасение в обиде?
(Позволь тебе, мой свет,
Ответить сердцем в виде
Любви, которой нет).
Так вот она свобода!
Седая борода!
(В любое время года
Зима — на города.
Ты соблазнишь кого-то,
И я не устою.
Колючий снег до рвоты
Мерещится в раю).

Зернистый фирн царапается в сны,
И мой скелет таращится на скалы,
Чтоб лечь щекой под лезвие слюны,
Не в силах сделать так, чтоб ты настала

Я напишу прогнувшейся строкой,
Как лист летит — ни палый, ни гонимый,
ни пятипалый, вовсе никакой —
За ржавый беж, где свеж предел незримый.

Я каждый день, я дверь, я время бойни.
Такое скажешь — выбьешься из сил.
Трещит эфир. Один из нас — покойник.
Зернистый фирн, ты этого просил.

Из любого времени — просто дороги нет.
Прошлые дни валяются, как убранные поля.
И улитка движется, оставляя след,
Но в пути к горизонту стирается до нуля.

Сегодня луна — на.
Я вижу декор гор.
И наши глаза — за.
И прост их узор-взор.

Он будет зимой мой.
Я слышу: поймай май.
Моею рукой Ной
Вновь выбирает Рай.

Когда догорит камин
В огромной особняке,
У зеркала встанет дым,
Который не сжать в руке,
И если кольцо — балласт,
Я сгину его в реке
И рухну в фатальный пласт
Рядом, невдалеке.