Камен Калчев - Генеральная проверка

Около шести часов утра город был в руках повстанцев… Это был самый счастливый воскресный день, настоящий народный праздник… Глашатай неутомимо бил в барабан и торжественно произносил только одну фразу: «Сообщается всем гражданам, что сегодня, двадцать третьего сентября, создается рабоче-крестьянское правительство…»

Последней пала почта, где засел фашист Георгий Цинцара. Он стрелял из окон и не позволял находившимся там дежурным чиновникам оставить аппараты.

В течение всего боя Цинцара информировал по телефону полковника Пазова во Враце о создавшемся положении. Полковник отвечал ему:

— Послал вам эшелон с солдатами и пулеметами. Держитесь! Отечество отблагодарит вас!

— Но они уже за дверью, господин полковник! Бросают гранаты, стреляют в окна.

Тот же самый Цинцара в неудержимой ярости убил из окна почты ни в чем не повинную женщину, находившуюся во дворе своего дома.

— Положение критическое, господин полковник, — стонал он, — они подступают к двери!

— А где Григоров? — спросил полковник. — Не сдался ли?

— Это мне неизвестно, господин полковник… Скрылся где-нибудь. Сейчас все бегут и скрываются.

— Держитесь, мы идем!

«…Одна из роковых ошибок, — вспоминает генерал Михайлов, — заключалась в том, что мы не прервали сразу же телефонную связь с Софией и Врацей. Почту мы захватили с некоторым опозданием, и контроль над ней был слабым. Это дало возможность врагу получать своевременную и точную информацию об обстановке в восставшем городе. Местный фашист Георгий Цинцара, спрятавшись на почте, смог подслушивать многие телефонные разговоры и передавать центральным органам в Софию свои донесения. В результате уже утром 23 сентября из Врацы в Фердинанд отправился эшелон с отрядом под командованием капитана Попова…»

Эшелон с отрядом капитана Попова еще не прибыл, а Цинцара уже сдался. Одновременно прекратили сопротивление и все остальные группы врага. Местных главарей поместили в школьном здании. Среди них находился и «широкий» социалист Христо Пунев, прибывший в Фердинанд, чтобы по поручению своей партии организовать митинг. Он был назначен на 23 сентября. Несчастный Пунев неожиданно оказался под арестом вместе с врагами революции.

Однако восставшие никак не могли найти околийского начальника Григорова. Искали его повсюду и не могла обнаружить. Пошли с обыском к протоиерею, но, кроме иеромонаха Антима и флорентинского попика, никого из посторонних там не обнаружили.

Тем не менее Григорова нужно было найти во что бы то ни стало. Эту задачу взял на себя Митрушка. Он не забыл о привязанном к ореховому дереву булочнике и, освободив его, тщательно осмотрел все подозрительные дома. Искал по подвалам и чердакам, рылся в кадках с мукой, открывал пропахшие нафталином сундуки, длинным вертелом прокалывал копны сена.

Но Григоров будто сквозь землю провалился. Совсем отчаявшись, Митрушка во второй раз отправился в дом протоиерея и ровно в полдень вышел оттуда с богатым трофеем, вытащив Григорова из кадки с кукурузной мукой.

— Представьте себе, товарищи, — торжествовал Митрушка, — он зарылся по горло в муку, чуть было не задохнулся.

Весь белый от муки, Григоров понуро брел посередине улицы, стыдливо глядя в Землю, оставляя за собою белый след. А Митрушка, торжествующий, шел в двух шагах сзади него и объявлял о конце фашистской диктатуры в городе Фердинанде.

«…Страшной была та ночь! — вспомнит протоиерей Йордан. — Утром я должен был пойти в церковь. Очередь служить была собрата Михаила Иванова. Долго ждал, пока ударят в колокол. Не ударили. Пошел в церковь, не нашел никого, кроме церковного служки Душко Стоянова. Спросил, почему не звонит колокол. Тот сказал: «Новая коммунистическая власть не разрешает бить в колокол и служить в этот день…» Направился в общинное управление. Там застал Цеко Тодорова и Генко Крыстева. Спросил, почему не разрешают звонить в колокол и служить литургию. Сказали, что время тревожное, не нужно собирать толпу даже в церкви.

К девяти часам Фердинанд пал. Потери были только в стане сторонников старой власти. Коммунисты в ту ночь не потеряли ни одного человека.

Мне, приходскому священнику, выпала доля участвовать в погребении убитых. Разрешили перенести тела убитых в их дома и затем похоронить, но с условием, чтобы в похоронах участвовали только священник и близкие родственники».

С крестом в руке и пучком базилика протоиерей сновал по освобожденному городу, подслушивал и подсматривал, где что происходит. Несколько раз он возвращался домой, беспокоясь об иеромонахе, Антиме и флорентинском попике, советовал им оставаться на месте, не показываться на улице, пока не стихнет стрельба.

— Неужели наступил конец, отче Йордан? — спрашивал иеромонах. — Что будем делать теперь?

— Терпение, братья. Полковник Пазов знает свое дело.

— А почему не дают звонить в колокол?

— Боятся они…

— А что делается в селах?

— Повсюду восстали, если судить по числу прибывающих в город. Толпами, толпами прибывают…

— А главари?

— Их еще нет. Но ожидают в любой момент.

И снова протоиерей отправляется в город с крестом в руке и с пистолетом, спрятанным под рясой.

— Батюшка, — сказали ему в конце концов, — возвращайся домой. Хватит болтаться по городу, можешь пострадать.

— Я хороню убитых. Отпеваю их.

— В твоем отпевании нет надобности.

— Это мой долг, господин.

— Я не господин, а товарищ.

— Никакой ты для меня не товарищ.

— А я запрещаю тебе называть меня господином! И хватит трясти своей рясой по городу. Иначе я за твою жизнь не отвечаю.

— Угрожаешь?

— Не угрожаю, а предупреждаю! Это во-первых, а во-вторых, скажи клисурскому попу и флорентинскому попику, чтобы из твоего дома никуда не высовывались, пока в городе не станет спокойно.

— Они больные и лежат с температурой…

— Ложись и ты с ними.

Этот разговор между протоиереем и Митрушкой происходил в половине десятого. В десять часов протоиерей закрылся в церкви, решив оттуда «понаблюдать за обстановкой».

В эти часы 23 сентября началось «великое переселение народов». Из всех близлежащих сел прибывали, как говорил протоиерей, толпами вооруженные и безоружные люди, собирались перед Народным банком, где разместился городской революционный комитет, просили оружия и ждали, когда их поведут в бой. Одна походная кухня, установленная на площади, уже дымилась, там варились бобы для повстанцев. Вот как об этом пишет генерал Михайлов:

«…Из сел прибывали вереницы повозок с пшеницей, хлебом и другой провизией, необходимой для нормальной жизни людей. В нескольких местах в городе находились походные кухни, и бойцы формируемых подразделений обеспечивались горячей пищей и хлебом. Походная кухня располагалась и около Народного банка. Здесь питались преимущественно повстанцы, прибывавшие из близлежащих сел. В больших котлах, установленных на камнях, непрерывно готовилась пища…»