Алла Калинина - По образу и подобию

— Мама, не мечи, ради бога, молнии из глаз, это я не захотела за него замуж, Юра здесь совершенно ни при чем, слышишь? Ну так улыбнись, пожалуйста, будь добра.

И Машина мать слегка оскалила в мою сторону свои голубоватые протезы, в глазах ее была робость, Маша тут командовала всеми. Я нашел, что она переменилась, была какая-то непривычно снисходительная, даже радостная; может быть, она действительно была счастлива?

А вскоре после этого я женился на женщине, которую знал сто лет, потому что мы работали рядом, в соседних лабораториях. Я женился по горячей любви. Теперь я просто не могу себе представить, как я мог когда-то совершенно не замечать ее, не обращать на нее внимания, но, увы, это было так, я смотрел и не видел, не понимал, не прозревал, что вот же мы с этой женщиной все чувствуем и понимаем не одинаково, нет, но как-то в лад, в унисон. И вместе нам так легко, и празднично, и интересно. И больше не было у меня сомнений и колебаний — только она, и навсегда, до конца наших дней. Потому что, если бы я даже нашел сотню женщин красивее, или умнее, или соблазнительнее ее, это все равно ничего бы не меняло, она оставалась бы главнее, первее, словно это я сам, часть меня, а я — ее часть. Никогда прежде я этого не чувствовал, даже с Лилькой не было такого, не было. С Лилькой все шло из головы. А потом я ревновал ее, привык властвовать и не желал отдавать того, что считал своим. Словом, все это была суета. И только теперь я впервые в жизни готов был меньше жить собою и больше ею. Какая моя жена? Она одного со мною роста крупная, даже тяжеловатая, у нее светло-зеленые, как крыжовины, веселые глаза, волосы, свернутые на затылке в шиш, светло-русого, золотого, медового цвета, а улыбка детского чистого рта просто опаляет меня радостью. Зовут ее Женя, и она всего на два года моложе меня. У Жени есть сын Алеша пяти лет, замужем она никогда не была. Вот с этого, наверное, все и началось, с Алеши и с ее мнимого одиночества, потому что на самом деле одинокой быть она органически не умеет. А кроме того, у нее большая прекрасная семья, в которую я потом вошел с огромной охотой. Но тогда я ничего этого еще не знал, и одна только мысль о ребенке, не нужном его отцу, повернула, взбудоражила все мои чувства. Мне казалось, взяв его под свое покровительство, я каким-то таинственным способом хотя бы отчасти искуплю вину моего отца передо мной и свою невольную вину перед моей новорожденной, оторванной от меня дочерью. Все это было умозрительно и смутно, но тем не менее вдвойне повлекло меня к Жене. Я жаждал искупления. Но в реальной жизни все было лучше, проще и неожиданней. После первой же нашей вылазки в кино я уже знал, что самое лучшее, что могло случиться в моей жизни, уже случилось и я хочу как можно скорее жениться на ней, чтобы кто-нибудь ненароком не увел ее у меня из-под носа. И Женя тоже откликнулась на мой энтузиазм легко и открыто, мы поняли друг друга сразу, с полуслова. Было лето. В выходной Женя решительно повезла меня на садовый участок, где наслаждалась жизнью вся ее семья, и представила меня в качестве жениха. Я видел, как затряслись губы у ее отца.

— Доча, — сказал он с ужасом, — да на кой черт он тебе сдался? Разве тебе плохо с нами?

Женя засмеялась и сказала решительно:

— Так вот, чтобы всем и все сразу было ясно, я его люблю, понимаете? Я хочу за него замуж, действительно хочу, и нечего тут поднимать переполох.

— Да ты просто сексуально озабоченная личность, — удивилась мать.

— В моем возрасте это отчасти простительно.

Приковыляла с огорода старая нянька Катя. После ранней смерти Жениной бабушки она воспитывала еще Женину мать, потом саму Женю, потом Алешку, три поколения этой семьи. Сокрушенно поджав рот, она уставилась на меня ярко-голубыми старческими глазками:

— Этот, што ль, жених-то? Да чего же он у тебя такой ледащий? Нет, сомневаюсь, чегой-то не то для нашей-то девки!

Так они все хором издевались надо мною, а я почему-то не верил им и все воспринимал как веселую шутку и замирал от грядущего своего счастья. Тут впервые я увидел и Алешку. Светленький, круглолицый, курносый, он был совсем не похож на Женю, разве что в глазах горел такой же задорный, храбрый огонек, но мне и этого было довольно, чтобы уже не в мечтах, а на самом деле от всей души потянуться к этому маленькому жизнерадостному существу, всеми любимому и еще не успевшему сделать тех горьких открытий, которые достались на мою долю. Но Женя и тут повела себя со свойственной ей устрашающей прямотой.

— Вот, — сказала она Алеше, — этого дядьку я выбрала тебе в отцы. Ты как, не возражаешь?

Ребенок осмотрел меня критически, но и без неприязни.

— Ничего, — вынес он наконец свой вердикт, — женитесь, если вам надо. А машина у тебя есть?

— Нет.

— Жалко. Возил бы нас всех на участок, а то опять на электричке трястись.

— Теща, — взмолился Женин отец, — да убери ты его, ради бога, отсюда!

Но, вывернувшись из рук бабы Кати, Алешка еще успел выкрикнуть:

— А подарок-то хоть привез?

Я торопливо тащил из портфеля какого-то дурацкого заводного человечка, самую дорогую игрушку, которую нашел в магазине. Но Алешка был ко мне снисходителен, схватил чудище, завизжал от радости и умчался.

— Язык как бритва, — сияя сказала бабка Катя и потрусила за ним по дорожке, за калитку, на лужайку, к большой березе, за которой начинался болотистый, кочковатый, уходящий к далекому лесу луг, самое просторное место во всем поселке.

А вскоре я совсем переехал к Жене. Жили они всей семьей в одном доме, родители Жени, врачи, оба кандидаты наук, — в двухкомнатной квартире, а Женя с Алешкой, с дедом и бабой Катей — в соседнем подъезде, в трехкомнатной, но как-то так получалось, что вечно они собирались все вместе на одной какой-нибудь территории, и поднимался страшный шум, потому что все они были горласты, активны и веселы и нежно любили друг друга. Но это было, пожалуй, единственное, о чем они редко говорили вслух. Зато деловые разговоры, бурные и увлекательные, всегда перемежались шутками, новостями и анекдотами, дед, простирая вверх руки, громогласно разоблачал хитрые проделки Рейгана. И под этот какофонический аккомпанемент росло в моей душе удивительное чувство покоя и счастья, и ни на одно мгновение не возникало у меня сомнения в том, что это счастье навсегда, до конца моих дней. Почему? Я думал об этом постоянно и с неослабной, неостывающей радостью все снова и снова повторял себе: да потому, что моя Женька — прекрасный, добрый, умный, честный, милый человек, очаровательная, неповторимая, ни на кого не похожая женщина. Как я встретил ее, как могло мне так повезти? Я вспоминал пророческие слова Валентина: «Оглянись вокруг, ты думаешь, такие у нас не водятся?» — и поражался, как, откуда он мог знать? Потом у нас родился еще один ребенок, дочь. Все это было очень непросто. Когда-то, в студенческие еще годы, Женя перенесла травму спины, и беременность давалась ей мучительно, спина болела, она вынуждена была носить корсет, много лежать. И все-таки Женя была Женя, она была по-прежнему весела и счастлива, а к трудностям своим относилась с насмешкой и вызовом, и девочка наша родилась. Мы назвали ее Наталья. Она очень похожа на Маринку, первую мою дочку, и все-таки другая, темненькая — в меня, горластая — в них. Я купал ее на своей ладони, пеленал в теплые мягкие пеленки, садился на пол возле ее кроватки и часами мог наблюдать ее ужимки и шевеления. Никогда еще я не ощущал жизнь в такой подробности, простоте и полноте. Так за каких-то два года стал я счастливым отцом сразу троих детей и пририсовал к своему родословному дереву три тоненьких веточки зеленым фломастером. Теперь я чувствовал себя почти как мой дед, обремененным многочисленным семейством. Но мне не хотелось оставить каждому моему ребенку по фабрике, зачем им фабрики? Я хотел только, чтобы они жили и были счастливы, и с удивлением вспоминал такой глубокий и странный девиз своего деда: «Все живое должно жить». Да, именно так. Иногда мне удается собрать всех своих детей вместе. Надо отдать должное Маше, она доверяет мне Маринку охотно и безбоязненно, чего вовсе не скажешь про ее подозрительных и пугливых родителей. Но я не сержусь на них, их можно только пожалеть, ведь они так до сих пор и не сумели понять, кто виноват в том, что жизнь их обожаемой внучки складывается так странно. Да и Маша, если сказать честно, больше не выглядит такой уверенной и счастливой, как прежде, что-то изменилось в ней, в глазах появилась растерянность и усталость, которые она больше не старается скрывать. Мне кажется, что она сделала для себя какие-то новые горькие открытия. Часто мы со всеми своими детьми бываем и у Марго. Моя скоропалительная женитьба испугала ее, насторожила, настроила против Жени, но Женя в отместку так стремительно сумела ее очаровать, что я глазам своим не верил, ведь они были такие разные. И теперь наша Марго стала обыкновенная бабушка, как все, любит внуков и охотно возится с ними. Но, как это ни странно, больше всех она привязалась к Алешке, может быть, жалеет его, как я пытался вначале пожалеть, а скорее всего, он просто напоминает ей мое детство и ее молодость, далекие наши счастливые годы, когда мы были вдвоем и никто другой был нам еще не нужен. Марго рассказывает Алешке выдуманные когда-то для меня сказки, читает мои детские книжки, и, что еще удивительнее, Алешка отвечает ей горячей взаимностью. Почему? Чувствует ли он особую ее искреннюю заинтересованность в нем, или наличие бабушки с новой силой убеждает его, что неизвестно откуда взявшийся вдруг отец — действительно настоящий его отец? Не знаю, но взаимная их привязанность крепнет день ото дня, спасает Марго от нового для нее полного одиночества там, на старой нашей, любимой квартире, а заодно и меня от напрасных мук совести. Вот что может сделать с нами один курносый маленький мальчик!