Омар Кабесас - Горы высокие...

Невозможно передать, какой запах исходил от индейки, когда блюдо было готово. Времени мы уже не замечали. Друзья принесли нам по две сигары на каждого. Сигары, конфеты, индейка — это был настоящий праздник.

Наконец прозвучали долгожданные слова: «Еда, товарищи!» Все стали выстраиваться в очередь за едой. Запах был такой вкусный… Помню, я сунул палец в миску, нащупал что-то вроде маслины, взял в рот и тут же раскусил. Сразу вспомнилось: бывало, в городе ешь маслины и наслаждаешься, закроешь глаза и пытаешься представить себе что-то приятное, чтобы испытать истинное наслаждение.

Но… произошло нечто ужасное. Ох и здорово же досталось тогда повару! Он пересолил индейку, и ее нельзя было есть. У всех сразу же испортилось настроение.

До победы революции, помнится, праздновал я как-то рождество в доме одного подпольщика в Тегусигальпе, в Гондурасе. Я вел тогда там работу. Я руководил деятельностью подпольщиков вместе с товарищем Рафаэлем Майреной. Устроили мы вечер, на который пришли несколько парней и девушек. Мы поужинали, потанцевали и стали вспоминать своих товарищей. И, вот теперь, празднуя рождество в горах, я вспомнил, что некоторые праздники мы отмечали даже во время похода. Ты идешь, идешь, и тебе не до праздника, и только когда присядешь отдохнуть, начинаешь беседовать с товарищем, который сидит рядом с тобой, и вспоминаешь: а ведь сегодня праздник! «Дружище, послушай, ведь черт знает, как устроен этот мир!.. Пока мы здесь мучаемся, там люди пьют гуаро, развлекаются…» Такое ужасно разлагает, если у тебя нет твердой убежденности и твердых принципов и ты часто падаешь духом. Праздники эти традиционны, они глубокими корнями уходят в народные обычаи… В походе тебе вспоминается, что есть на свете города, что по улицам мчатся автомобили… А иногда я нарочно старался отвлечься… Мне нравилось идти и думать, не замечая, как внезапно все тело наливается усталостью, а ноги начинают гудеть. Я шел и думал, что каждый мой шаг — это разбитая лампочка с рождественской елки в доме богатеев. Лампочка, еще одна лампочка, еще одна… пока не раздавил все лампочки с воображаемой рождественской елки…

В первые годы любопытства ради мы наблюдали за крестьянами. Было интересно посмотреть, как они украшали свои ранчо на праздники. А в городе все было по-другому: лампы, рекламы, подарки, открытки. В последние дни декабря люди ходят веселые, нарядные. Даже бедные дома и кварталы и те выглядят иначе. Люди делают различные покупки, покупают всякие мелочи и безделушки. Даже если у тебя нет денег, для детей все равно устраивается праздник рождества. Нельзя, чтобы у ребенка не было на рождество новой игрушки. Рождество празднуют даже наибеднейшие люди.

Через несколько дней после рождества произошло одно весьма приятное для меня событие. Поскольку я еще был болен и передвигался с трудом, мне поручили слушать по радио новости, а по вечерам сообщать о том, что услышал, всем партизанам, чтобы держать их в курсе событий. Кроме того, мне поручалось также делать небольшой обзор поступивших новостей и отбирать те, которые казались мне особенно важными. Каждый из нас старался вносить свою лепту в общее дело, был постоянно в работе, и я был доволен, потому что знал — моя работа очень полезная и нужная.

Однажды я услышал какое-то странное сообщение: якобы шоссе, ведущее в Масаю, перекрыто гвардейцами. Это показалось мне весьма серьезным, я и отправился к Модесто, который находился в это время на кухне. «Послушай, — сказал я ему, — говорят, что в Манагуа что-то происходит: по радио сообщают, что шоссе на Масаю перекрыто гвардейцами». Из дальнейших сообщений стало ясно, что какой-то группой совершено нападение в городе на демонстрацию, устроенную в честь праздника, с целью захвата заложников… Мы очень внимательно слушали новости, передаваемые по радио. Вдруг через некоторое время сообщили, что радиопередачи прерываются. Беспокойство охватило всех нас… Боже мой… только бы все обошлось хорошо! Через некоторое время из штаб-квартиры национальной гвардии сообщили, что захвачен дом некоего Чемы Кастильо, что в доме остался Карлос Агеро, один из наших товарищей… Но Карлос Агеро, наш Родриго, симпатичный голубоглазый парень высокого роста, находился среди нас. Сейчас он, тихо посмеиваясь, вместе с Рене Вивасом слушал новости. Целый день мы гадали, что же все-таки произошло в Манагуа, а так как я отвечал за сбор новостей, то не отходил от радиоприемника, стремясь узнать все подробности. Бойцы, приходившие с дежурства, спрашивали, что произошло, просили рассказать обо всем подробно.

Дня через четыре я заметил, что в палатке Родриго и Модесто собираются товарищи. А вскоре Родриго ушел на операцию, и вместе с ним отправились еще пять человек… Через шесть дней в лагерь пришел крестьянин и сообщил: «Говорят, они напали на казарму Васлала и была при этом сильная перестрелка… убито много гвардейцев». По предварительным подсчетам, гвардейцы потеряли убитыми одиннадцать человек. Гвардейцам и в голову не приходило, что партизаны могут напасть на их казарму, и вдруг… Когда началась перестрелка, перепуганные гвардейцы просто с ума посходили, перестреляли друг друга, а партизаны отступили. Партизанская война начинала обретать новый размах, но наше радостное настроение было омрачено гибелью Тельо.

Через три дня после возвращения Родриго в лагерь поступило сообщение, что патруль, преследуя группу, напавшую на казарму Васлала, в районе Синики встретил ожесточенное сопротивление со стороны вооруженного человека. Как было установлено, этим человеком был Рене Техада Перальта, наш Тельо. Он находился в одном из домов с другим товарищем. Внезапно загрохотали выстрелы… Случилось это часов в шесть вечера. Было очень темно, и Тельо, решив, видимо, что ему удастся уйти незамеченным, вышел из дома. Пуля гвардейца сразила его. Узнав, что Тельо убили, я сначала страшно испугался. Меня охватил страх. Ведь Тельо всегда служил для меня примером, и у него я многому научился — падать ничком на землю, стрелять из положения лежа, если появятся гвардейцы. Это благодаря ему я знал теперь, как вести себя в бою, что делать во время отступления, как командовать людьми в бою против гвардейцев… И вдруг такой человек погиб! К этому времени я чувствовал себя мало-мальски опытным партизаном, более сильным, способным и опытным, чем обычные студенты, чем просто политический руководитель студентов в университете; я чувствовал себя настоящим партизаном, мог совершать переходы с тяжелым грузом за плечами, неплохо владел огнестрельным оружием… И вдруг Тельо погиб! Тогда к чему все то, чему он нас обучал? Погиб не просто наш старший и опытный товарищ, погиб наш учитель. Нам вдруг показалось, что мы бессильны, слабы, что победить нас — дело несложное, тогда как гвардейцы, напротив, сильны и непобедимы, а та партизанская война, которую мы ведем, всего-навсего забава для младенцев. Вот какое ощущение испытывали мы в тот момент.