Омар Кабесас - Горы высокие...

«Ладно, ты знаешь, что делаешь», — сказала я, когда нам и корову пришлось продать, хотя она нам и молочко для детей давала.

«Увидишь, не так плохо будет».

И нам было неплохо. Хватало поесть, имелась и циновка, чтобы положить покойника, если кто умрет. Несколько курочек, которые яйца несли, да и продать кое-какую из них было можно. На краю огорода мы ананасы посадили — для продажи дону Себасу. Соседи у нас хорошие. Нас любили все, никому мы ничего плохого не делали. Мы люди честные, до гробовой доски честные. Вся округа про это знает. И работящие. В пота лица на жизнь зарабатывали. Все об этом знают. Силы у нас были, чтобы тянуть. И вот живем мы и никому, даже сейчас этому капралу Мартинесу, зла не желаем.

Единственное, чего у нас не было, так это прав. А когда мы начали это понимать, в нашем селении для наведения порядка появились всемогущие власти с автоматами. Время от времени они приезжают и смотрят, как мы себя ведем, кого надо забрать, кого надо избить, чтобы уразумел, что к чему.

Мачете и пулей они хотят заставить нас смириться с нашей бедностью. Сами-то они знают только одну бедность — бедность духа. И думают, что автоматами добьются своего. А когда не выходит, в зверствах изощряются.

Хорошо, что Адольфина его не узнала. Что бы могло быть? Может, тут на месте нас бы и прикончили.

Хосе был крестьянин настоящий, как и все. Выпивал иногда по воскресеньям да ходил играть в кости. Я ему говорила: брось ты играть, это опасно. Были и у него плохие привычки. Но все переменилось с тех пор, как он вступил в федерацию и его там полюбили.

Я ему говорила: «Молод ты еще, чтобы играть. Придут гвардейцы и заберут вас всех». А он, как бы защищаясь, в шутку отвечал, что играть в кости — дело плохое. Но если здесь другим заняться нечем, значит, ничего не поделаешь.

Вот тут и появились священники и молодые парни.

Они-то и организовали христианскую федерацию и союз трудящихся крестьян. Через эти организации мы требовали хороших кредитов. Дела наши пошли лучше. Добились кое-чего. Мужчины стали серьезнее. Какая-то цель у них появилась. Даже пьяницы перевелись. Не говоря уж про игроков в кости.

Началось все с праздников в часовне. Мы складывались понемножку, покупали шоколад, муку и сладости пекли. Какое веселье было кругом! Так было в самом начале.

Потом на праздники уже времени не стало. Всем захотелось ходить в федерацию, чтобы учиться, свою сознательность поднимать. Только изредка устраивали праздники, но больше для сбора денег в общественный фонд или для помощи нуждающимся: то ли оставшемуся без работы, то ли потерявшей кормильца компаньере. «Так мы лучшей жизни добьемся», — говорили в федерации.

Почему лучшей, если нас бьют, как не били раньше? А потому, что теперь мы знаем, куда идти. И они знают, что нам известно, куда идти. Оттого власти так и зверствуют. Но мы слов на ветер не бросаем. Мы пойдем именно туда.

С нами Хосе Гуардадо.

Не знаю, как я заметила, что ты глядишь на меня единственным глазом, который тебе оставили? Может, это ты сигнал хотел мне подать и открыл глаз всего на секунду? Каких трудов тебе это стоило! Или ты так попрощаться решил?

А бедняжка Адольфина не могла его узнать и не признала. Ну и что ж? Для всех лучше: и для Чепе, и для ребят, и для Адольфины, и для меня.

— Ну ладно, если уверены, что не знаете, мы повезем его по департаменту. Наверняка кто-нибудь опознает. Здешний он. Как дважды два — четыре.

На сук тамаринда сел красивый, с взъерошенным гребешком и длинным хвостом, фазанчик. Огляделся немного и запрыгал по веткам в поисках сухих ягод.

Я люблю птиц, но Хосе так никогда и не поймал для меня ни одной. «Бедненькие. Зачем их в клетку запирать? Умрут от тоски», — говорил он. Птицы неволи не переносят. Даже певчую синсонте, уж, кажется, самая ласковая и ручная птичка, и ту надо на воле держать. Подрезают ей немного крылышки, и она со двора не улетает. Прыгает себе между деревьями и гамаками. Если посадишь ее в клетку, петь не будет. Кому понравится взаперти сидеть, хотя бы и с большими удобствами? А тем более если привык к воздуху, реке, деревьям.

— Повезем. Может, в лавку…

— Будем его в каждый дом завозить.

— Они должны его опознать, чтобы вину свою искупить. Не везет нам с искупителями.

— И как только господь непокорных терпит?

— После такого, наверное, поумнеют.

— Заводи джип.

И они уехали. В когтях он у них, словно цыпленок у ястребов. Он во второй раз приоткрыл глаз. Зачем? Не надо сил тратить, не надо прощаться, Чепе. Мы скоро-скоро увидимся. В один из ближайших дней.

Остался только запах Чепе, тот самый запах, который он каждый день приносил с работы. Чистый, здоровый запах пота настоящего труженика. В нашей жизни он вроде духов или одеколона. Привыкает человек, и когда тело от пота влажное, оно еще красивее. Кожа сама впитывает пот.

На небе какой-то след появился, вроде как от летящих в вышине самолетов. Дым или пар, который они выбрасывают позади себя, в чистом, только что вымытом небе за полдня рассеивается, а пока он стоит, подобный ветви гигантской пальмы.

Надо готовиться к худшему.

Теперь все на мне. Не знаю, хватит ли меня поднять троих малых. Это самое страшное. Даже когда Хосе работал, нам едва на маис хватало. А фасоль, которую мы для себя сажали, на весь год все равно не растянешь. Рано или поздно прикупать приходилось. Сумею ли я на фасоль заработать? Вот что меня беспокоит.

И почему так устроено, что человек о пище для себя, для своих детей только и думает? Если бы мы могли воздухом быть сыты! А может, это и есть самая главная печаль наша?

Надо к худшему готовиться. Слышится сильный гул, будто сама злосчастная смерть, лязгая челюстями, мчится на коне по каменистой дороге. Она смеется над нами, знает, что нам не остановить ее бешеных коней. Она ищет нас и видит нас всегда нищими. И всегда у нас одни беды да заботы: то ребенок заболел, то фасоль не уродилась, то сына ранили или убили. Всегда мы в проигрыше в этой жизни.

Вот и сейчас мы — самые бедные. Словно обреченные. И откуда только у нас силы берутся?

Ради наших детей и детей наших детей мы не должны уставать. Когда-нибудь земля будет наша, и тогда мы начнем силы набирать. Возьмем за все прошлое. Тяжело будет, Чепе. Не думай, что будут одни радости. Вот поэтому мы и не должны надеяться на милость. Как только мы начнем побеждать, они-то не дадут нам воды. Они нам этого не простят и будут безжалостны. Мы раздразнили ягуара, а ягуары не знают пощады.

Сейчас нам только и осталось времени, чтобы к бедам приготовиться. Большего мы сделать не можем. Потом увидим. Сейчас нам важно только одно: не забывать, что нам не простят. В конце концов, нас схватили за горло, но мы не умрем.