Омар Кабесас - Горы высокие...

Вот об этом обо всем я и думала, пока не прилетели чачалаки [29] Птица, мясо которой съедобно. . Фазанчик улетел, а чачалаки прилетели.

Помню, когда Адольфина была маленькая, она долго не говорила. Уже два года ей было, а она едва произносила «папа», «мама», «котя», «лепа» вместо «лепешка», «толь» вместо «соль». И больше ничего. Нас это очень беспокоило. Мария Пия считала, что это наверняка потому, что у них попугайчик был и, может, Адольфина наелась крошек от его еды. Тогда знахарь посоветовал нам накормить ее супом из чачалаки. Я сама к нему ходила, и он сказал: вот съест она чачалачий суп и обязательно заговорит. Так оно на самом деле и вышло. Чачалак мы называем болтушками-хохотушками. А еще сладкоежками, потому что они по утрам на ананасах пасутся и без умолку кричат. Никому их не остановить, этих балаболок, никому не перекричать. С раннего утра горланят как оглашенные. А то, бывает, заберутся под навес. «Доченька, швырни в них камень, а то разбудят малыша, и ничего я тогда сделать не успею». Сколько камней в них ни бросай, все равно орут.

Пять раз через день Адольфина поела чачалачьего супа и заговорила. Надо верить, и верить всегда. Вот и наступит чудо.

А чачалаки на ананасах кричат и кричат без конца. Но мне не мешают. Без них было бы тяжелее. Одна я. Конечно, еще есть дети. Но они малые. Им лучше, когда они тихонько между собой играют. Плачут, только когда заболеют. Хороших детей мне бог дал. Не могу пожаловаться.

По чистому небу устало, потея, катится день.

Прощай, Хосе.

Хосе с ребятишками всегда был очень ласков, нежен. Когда он приходил из асьенды, первое, что делал, это про детей спрашивал: не плакали ли, хорошо ли я их покормила. Мне даже жалко его было. Такой усталый, а еще находил время поиграть немного с ними или погулять. Я не могу пожаловаться, в этом смысле он хороший отец, но ведь мужчины так много работают, что на детей, как бы они их ни любили, времени не хватает. А ему-то тем более. Сколько у него забот! Особенно по кооперативу. Я любуюсь им, потому что другие мужчины совсем не такие. Их головы забиты тем, как заработать, как прожить. А нам, женщинам, остается детей растить. От мужчин и требовать ничего нельзя. Если так смотреть, то мы, деревенские женщины, все равно что рабыни, но это не вина наших мужчин. В конце концов, тем, что мы за детьми ходим, мы помогаем богатеть нашим хозяевам. Мы создаем нашим мужчинам условия, чтобы они спокойно работали от зари до вари, а хозяева бы их эксплуатировали.

Если так смотреть, то у нас настоящее рабство. Без него плантации не будут очищены, кофе вовремя не убран, хлопок зальют дожди или попортят птицы.

«Есть сознательность, — говорил Хосе, — а еще есть душа. Не обязательно знать, где она обитает. Это душа народа, который живет на этой земле».

«Я вижу, ты один надрываешься на работе».

«Твоя работа хуже. Легко ли весь день, как раба, пробыть с ребятишками».

«Может, перец посадим? Я бы им и занялась».

Поскольку маиса нам не хватало, я посадила перец. Он шел на продажу дону Себасу, потому что проезжающие по асфальту люди всегда хорошо его покупали. Перец наш знаменитый. Цвету много дает и долго не портится.

Чего только в голову не приходит! Даже подумать страшно. Что будет с Хосе без глаза? Одного глаза у него уже нет. Ну, ладно, когда мы рождаемся, мы уже наполовину покойники. Но самая важная — первая половина жизни… Все зависит от того, на что мы потратим эту половину. За меня, Хосе, не беспокойся. Я твои слова не забуду.

Он мне говорил:

«Они должны в школу ходить».

«Ну да, потому что в батраках так тяжело».

«По крайней мере грамотных не так легко будет обмануть».

«Вот я тебе об этом и говорю, а сама думаю, что надо купить удобрений под перец, чтобы урожай собрать получше, тогда можно рассчитывать не только на те крохи, которые тебе платят в асьенде».

«И с семи лет не будем ребят посылать на работу. Лучше пусть в школу ходят, даже если мне и придется их водить. Школа-то совсем не близко».

«Вот и я говорю, что в дожди они ходить не смогут. Даже опасно, когда все заливает и по дорогам потоки текут, будто реки».

«А с перцем я тебе помогу».

Вот так и перебивались мы много лет. А когда создали кооператив, дела немного переменились. Но что удивительно, люди уже не захотели только перцем питаться. Так что я не надорвусь, если понемногу буду растить перчик на продажу дону Себасу.

Если с Хосе что случится, лихо нам придется. Мы будем плакать по нему и постараемся быть достойными его. Пусть не думает, что мы трусливы и забыли все, про что он нам говорил.

«Если со мной что случится, ты знаешь…»

«Ох, подержись лучше за деревяшку. Ты и думать не смей о плохом. Все, что делаешь ты, хорошо…»

«Кто знает, Лупе…»

«Ладно, ладно. Не такая уж я и слабая. За себя постоять сумею…»

«Вот так-то. Смерти нечего бояться. Особенно нам, которые в последнее время так близко ее увидели, столько горя пережили, что и сами удивляемся, откуда силы берутся».

Но как бы ты силен ни был, смерть родного человека всегда трудно перенести.

Тебя мне будет не хватать…

«Все равно, — говорил он мне, — если меня не будет, не падайте духом. Если меня сожрут звери в горах, не плачьте обо мне, потому что покойнику в любом случае уже не больно. И не важно, как кто с жизнью прощается».

Вот видите, он всегда меня подбадривал. Хосе — не наивный человек. Он знает, что делает. Мы самые бедные, значит, мы должны больше всех бороться. Это позволяет человеку вперед идти, вырабатывать, как он говорил, сознание.

Я ему отвечала:

«Вот видишь, Чепе, ты уже меня убеждаешь, что покойник ничего не чувствует…»

«Ясное дело, ничего не чувствует. Это все равно что уснуть. А если перед смертью тебе придется выстрадать жесточайшую агонию, то все равно эту боль ты в могилу с собой не возьмешь. Эта боль остается убийцам, которые мучают людей».

«Ну и нашел про что говорить! О чем бы ты ни толковал, я хотела бы умереть спокойно, будто уснуть, как люди раньше умирали».

«Ты же знаешь, что власти творят. Что они сделали с родными и друзьями! Вот поэтому и надо помнить, что с каждым такое может случиться».

«Да я ничего не говорю…»

«Конечно, всем хочется жить лучше, чувствовать себя спокойнее, не иметь лишних забот. Но это несправедливо. Если не подсолить пищу, все пресным покажется. Так жить не имеет смысла…»

«Я тоже так думаю, хотя и боюсь очень. Но уж если придется кому умирать, так ничего не сделаешь… Вот только не знаем мы, как умирать придется. Как мы родимся, знаем, а как умрем — нет…»

Но не думайте, что мы с Чепе только и говорила что про грустное да печальное. Он мне и истории всякие рассказывал. У него это хорошо получается, совсем как у моей мамы. С шутками да прибаутками, прямо смеяться хотелось.