Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Давай помиримся, — тихо говорит она. — Пусть у нас все будет как прежде, а?

Он совершенно сбит с толку. (Что же рассказал Штуфф?) Но его рука находит ее руку.

— А господин Штуфф хороший человек, — вдруг говорит она.

— Да? Ты думаешь? — Тредуп все еще никак не может опомниться.

— Он мне все объяснил. Что ты еще не оправился от тюрьмы. И что мы тебя должны беречь. А я вела себя как дура. Прости меня, Макс.

— Чепуха все это, — ворчит он и отстраняется от жены. — Я вполне здоров.

— Конечно, здоров, — мягко говорит она, глядя на него.

— И Штуфф заходил, чтобы сообщить тебе эту ерунду?

— Ну что ты, он сказал, что с первого октября ты будешь редактором. Это точно. Разве вы не договорились?

— Да, да, — рассеянно бормочет Тредуп. — Конечно, договорились.

«Значит, письма все-таки подействовали! — проносится в его голове. — Какого черта он тогда меня пугал, свинство с его стороны. Видно, сам здорово перепугался, если решил сдаться без боя».

Однако в глубине души Тредуп не убежден, что Штуфф уходит из страха. Что-то не похоже на это было полчаса назад.

— Он действительно так сказал? — допытывается Тредуп. — Точно?

— Совершенно точно. Сказал, что уже с первого октября начнет работать на новом месте. Только просил никому пока об этом не говорить.

— Нет, разумеется, не скажем.

Тредупу только бы радоваться, — ведь он победил. Но он почему-то думает о другом, — как же это спросил Штуфф: у тебя больше не зудит то самое место, на затылке?

Тредуп чувствует, что зудит.

Штуфф хочет заманить его в ловушку.

— Он не сказал, куда переходит?

— Нет. И тебе тоже не говорил?

— Нет.

— Теперь ты наверняка будешь получать марок на сто больше. Ну что, видишь, я была права, что оставила малыша в себе?

— Да, конечно.

— Макс, поцелуй меня. — Она подставляет губы.

Целуя ее, он думает: «Ловушка. Ловушка. Надо быть осторожнее, гораздо осторожнее».

В конце ясного, солнечного сентябрьского дня старший инспектор Фрерксен, впервые после отпуска, входит в кабинет своего шефа.

Бургомистр Гарайс, ничуть не похудевший, восседает за своим письменным пультом. Улыбаясь, он приветливо машет жирной короткопалой рукой.

— Ну вот и с прибытием, Фрерксен. Извините, что вызвал вас телеграммой. Мне подумалось, что вы уже достаточно долго отсутствовали. Хорошо было в Шварцвальде?

Фрерксен кланяется: — Так точно, господин бургомистр.

— Стоило лишь выбраться из нашей навозной кучи, и смотри, а? Совсем другим человеком стал. Загорели, энергичная линия подбородка появилась. Или она была у вас и прежде? Во всяком случае, вам пора приступать к работе. А мне — тоже чуточку отдохнуть.

Фрерксен учтиво улыбается.

— Если помните, тогда, двадцать шестого июля, я собрался было в отпуск. Сложил чемоданы. И вот уже сентябрь. Лето благополучно кончилось.

— Господин бургомистр по-прежнему намерен ехать на Нордкап?

— Боже упаси! Я не охотник до белых медведей. Нет, я лучше поеду в родные места, полюбуюсь на старые деревушки, предамся приятным воспоминаниям… Так вот, пока вас не было, атмосфера тут несколько разрядилась, стало потише, почище. Но есть одна новость, которую я не могу не сообщить городу. Завтра она будет в печати. Прошу.

И Гарайс протягивает ему бумагу.

«Старший инспектор полиции Фрерксен, вернувшись из отпуска, приступил с сего дня к исполнению своих обязанностей, причем в полном объеме, включая оперативную службу, на что имеется специальное распоряжение министра внутренних дел. Возбужденное ранее против него судебное дело прекращено».

— Ну-с, что вы на это скажете?

— Это… это приятно, — бормочет старший инспектор.

— И всего-то? Фрерксен, вы бы хоть порадовались! Ведь это наша победа, и прежде всего — ваша. Вы представляете, как бесится сейчас небезызвестный господин в Штольпе? Месяц назад он отстранил вас от дел. Ну, мне пришлось немножко потрудиться, и в результате министр поставил все на свои места. У вас есть все основания радоваться.

— Так точно, господин бургомистр.

— Я вижу, Фрерксен, — говорит бургомистр, сменив тон, — что вам хочется поребячиться. Господин старший инспектор изволят дуться на меня.

— Господин бургомистр, прошу…

— Не просите. Альтхольмские газеты вы, полагаю, читали и за это время могли уяснить себе, что в тот вечер, когда мы с вами расставались, я упрекнул вас историей с саблей, дабы избавить от гораздо более резких порицаний со стороны губернатора. Стало быть, вы ничего не поняли, раз дуетесь. Можете злиться на меня, сколько вам угодно. Меня это не трогает. Хочу вас только предупредить, чтобы вы в таком настроении не предпринимали каких-либо шагов, не вступали в переговоры — ну, мы понимаем друг друга.

— Позвольте заверить господина бургомистра, что я не дуюсь.

— Не рассказывайте сказок. Вот сейчас вы, конечно, опять в обиде. Н-да, энергичная линия подбородка оказалась обманчивой… Вам, Фрерксен, работать со мной еще долго, и я здесь единственный, кто вас держит. Кто заинтересован держать вас. Если вы склонны верить другим больше, чем мне, — пожалуйста. А вообще-то вам следовало кое-чему научиться на собственном опыте.

Лицо старшего инспектора покраснело.

— Я действительно не сержусь, — шепчет он. — И не сердился.

— Молчите уж. Вы не подали мне руки. Вы не присели, как прежде. Вы и двух слов не произнесли. И держались, будто палку проглотили. Короче: вы закапризничали. Ну ладно, оставим это. До начала октября у вас есть время поразмыслить над нашими отношениями, мешать вам не буду. Вернусь я лишь к началу процесса. Всего хорошего, господин старший инспектор.

— Всего хорошего, господин бургомистр.

— Пикбуш, — обращается Гарайс к секретарю, — когда я уеду, держите мой кабинет на замке. Во время уборки будьте здесь. Поняли?

— Так точно.

— Переверните все. Вытряхните стол, иногда бумажка застревает между ящиками. Просмотрите каждую папку, которая побывала в кабинете за последние месяцы, пока не найдете секретный приказ.

— Все это я уже сделал.

— Так проделайте еще раз, и тщательнее. Не воруют же здесь документы, а?

— Крестьяне, понимаете…

— Чушь. Крестьяне не воруют деловых бумаг. Ни один крестьянин за всю свою жизнь не поймет, что замаранная бумага может быть ценнее чистой. Итак, вы найдете приказ.

Пикбуш пожимает плечами.

— Найдете! Най-де-те!! Привет, я пошел.

— К оберу?

— Уж я ему задам, — шепчет толстяк, вращая глазами.

Но покамест он с ним, с обер-бургомистром Нидердалем, как шелковый.

Нидердаль — мягкий, вкрадчивый человек и вместе с тем несколько желчный (во всех смыслах) и нервный. Улыбается молча, говорит почти шепотом, ему хотелось бы вершить судьбами города совершенно незаметно.