Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Талант писать у Жидкова был, и он, несомненно бы состоялся даже как очень хороший писатель, но мешали ему, как мы уже видели, и большая неуверенность в себе, и то, что для писательской работы он никак не мог выделить время. Просыпаясь нередко среди ночи, он придумывал сюжеты для романов, которые он когда-то напишет, иногда даже вскакивал с кровати, набрасывал что-то на бумаге. Сочинив пару рассказов, он отнёс их в солидные журналы, но то ли рассказы затерялись в кипе непрочитанного материала, то ли ушли в мусорную корзину, — этого было вполне достаточно, чтобы свалить неудачи с писательством на реакционную систему, душившую свободу самовыражения.

И вот Жидков переехал в Америку, где можно было писать и печатать, не оглядываясь ни на что. Ему бы, коль это самое главное, попросить государственное пособие и жить в американской нищете, при которой денег вполне хватает на еду, жильё, одежду и выпивку, и такая беззаботная нищета для него обернулась бы свободой посвятить себя любимому занятию, свободой, которой порой позавидует и состоятельный человек.

Странная штука эта свобода: она достаётся бесплатно нищим, тем, кто не может её оплатить, а те, кто гоняются за богатством, готовы платить немалые деньги хотя б за огрызочек свободы. Вот от чего имущие люди нередко завидуют неимущим, тем, у кого предостаточно времени на такие прекрасные занятия, как, созерцание природы, долгий, когда захочется, сон, чтение книг, волокитство за женщинами, посиделки с любезными приятелями, по желанию творческие упражнения.

Именно так и поступили какие-то пишущие иммигранты, даже не очень способные люди. Сидя в дешёвых обиталищах в районах со смешанным населением, они сочиняли литературу часто сомнительного качества, но зато с саркастическими толкованиями всего, что творилось на их родине после Октябрьской Революции. Тем самым они привлекли внимание интеллигенции в России, жившей тогда за железным занавесом, и даже создали себе имя в современной русской литературе.

Но Жидков не хотел жить в нищете. Перед тем, как серьёзно усесться за стол и начать писать роман за романом, он решил заработать денег и тем, по любимой цитате Лейкина, вытащенной из Достоевского, обрести свою чеканенную свободу . И вот, вместо творческого труда он стал себя растрачивать на бизнесы, в которых он видел перспективу, но которые плохо получались (о бизнесах этих сказано выше, а самым последним, позвольте напомнить, была дерзновенная попытка закупать на Аляске дары океана и продавать их в Городе Ангелов).

— Прямой дорогой трудно идти, — порой исповедовался он приятелям у стола с бутылками и закусками. — Часто приходится отклоняться. Хотя есть личности одержимые, которые почти не отклоняются. А если они ещё и талантливы — успех и признание обеспечены. Опять же, оборачиваясь назад, я думаю, что и в Советской России я мог бы писать, что захотел. Писать и класть в стол. Или слать на Запад. В России, ностальгически вспоминаю, было так много свободного времени! Здесь, например, из почтового ящика тащишь целый ворох счетов, проблем, попыток тебя раскошелить, а в России из всей почты — редкое личное письмо, да газета, ежели подписался. Никакого бремени обязательств, от которых в Америке задыхаешься. В России мы жили одинаково, все были нищими одинаково, хотя этого не замечали (я говорю не о верхушке и тех, кто примазывался к верхушке). А в Америке, к сожалению, мало иметь крышу над головой и деньги на одежду и еду. Здесь с прожиточным минимумом, как на дне: обитаешь в бедном опасном районе, покупаешь вещи на барахолках, лично ремонтируешь автомобиль, о путешествиях нет и речи — слишком дорогое удовольствие… Вот почему здесь такой культ денег, вот почему ради жёлтого дьявола многие люди, включая меня, избегают идти по дороге призвания, не реализуют свой талант, и от того тайно стыдятся того, что им никогда не хватало ни уверенности в себе, ни характера, ни силы воли посвятить себя исключительно творчеству.

— Умно глаголешь, — кивали приятели и наполняли стопки напитком. — Давай за окаянную Америку, в которой всё настолько отвратительно, что из неё не хочется уезжать.

Однажды, пытаясь найти компромисс между деньгами и литературой, Жидков сочинил киносценарий и разослал его в триста мест — агентам, продюсерам и актёрам. Голливуд реагировал прохладно. Жидков получил с десяток отказов, в которых ему отписали такое: «В этот момент мы не уверены, что нам удастся…». «Прочитал ваш сценарий с удовольствием. Вы явно талантливый писатель. Однако, я обнаружил вот что: за действием я следил пассивно, не будучи лично в него вовлечён…». «Читая сценарий, я заблудился…». «После пятидесяти страниц меня ничего не зацепило. Не забывайте, что продюсеры читают лишь первые десять страниц, а то и только первую страницу…». «Вы задали интересные вопросы, создали интригующую атмосферу, но это не наш материал…». «Я не сумел встретить героя, который меня бы повёл до конца, которого я бы полюбил или, напротив, возненавидел…». «Извините, в данный момент мы заняты несколькими проектами…».

Столько времени и денег он израсходовал на адреса, на копии рукописи, на марки, — и эдакий жалкий результат! Жидков приуныл. А что русский делает, ежели что-то в жизни не ладится? Запил он, забросил все дела, и так продолжалось пару недель. Но вот как-то утром в его похмелье ворвался звонок от человека, который назвал себя продюсером.

— Меня зовут Алексис Корфино. По поводу вашего сценария. Хотелось бы с вами побеседовать. Подъезжайте ко мне. Завтра удобно?

— Удобно, — выговорил Жидков, надеясь, что это не во сне.

— Прекрасно. Записывайте адрес.

Жидков отправился на свидание полный надежд, прилично одетый, гадая, сколько ему заплатят, если сценарий возьмут в работу. Дверь отворила красивая дама, немолодая, видно, жена, которая если не в данный момент, то в прошлом уж точно снималась в кино. Она проводила Жидкова в гостиную, где громко работал телевизор. Навстречу слегка приподнялся с кресла пожилой человек в майке и шортах, с черепом голым, как яйцо, с лицом мужественным и породистым. Пожав гостю руку, он извинился и попросил пару минут, чтобы вернуться к телевизору.

На экране финансовые комментаторы обсуждали доходы какого-то бизнеса, а по низу экрана таинственной лентой струились последние цены на акции. Совсем в этом деле не кумекая, Жидков с уважением смотрел на блестящий затылок режиссёра. «Видно, — тем временем размышлял, — немалыми финансами ворочает этот голливудский режиссёр».

Что-то дождавшись и что-то постигнув в том, что случилось в тот день на бирже, Корфино выключил телевизор, легко развернул крупное кресло, вдруг оказавшееся на колёсиках, подкатил к стулу Жидкова и задал ему несколько вопросов: образование, где работал, есть ли какие-то публикации, что сейчас делает в Америке. Жидков отвечал на всё лаконично, потом захотел накинуть подробности, но Корфино кивком отчеркнул, что достаточно, объехал на кресле всю гостиную, замкнул круг прогулки там, где начал, и глядя Жидкову в переносицу, так суммировал свои мысли: