Генрих Шеф - Записки совсем молодого инженера [Повести и рассказы]

На улице светит солнце и слепит глаза. Что ни говорите, весна! Пора надежд, любви, как сказал поэт, пора первых свершений! Сегодня утром Гера шел по коридору и прочел на красной доске такое объявление: «Внимание! Внимание! Говорит комсомольский патруль! Внимание, инженеры и техники! Знаете ли вы, что ваш товарищ комсомолец Гера Куликов вчера был задержан в проходной, когда он пытался вынести с работы общественное имущество? Позор!..» и т. д.

Гера подумал, что ему сейчас надо ни о чем больше не думать. Почему «вчера»? Почему там написано «вчера»? Его это смутило. Ведь вчера с ним вообще ничего не случилось… У него так больно стало на сердце! Надо отгородиться от мира какой-то стеной. Чтобы тебя ничто не затрагивало! Чтобы все (будь что будет) шло дальше само собой! Разве он им сейчас что-то докажет? Гера подошел к своему столу и снова начал работать, но он чувствовал, что стена из работы («слава богу, у меня хоть сейчас есть много работы»), которая так хорошо защищала его эти два дня, отчасти обвалилась с одной стороны. Он видел, что ему недостаточно сейчас только работы. Ведь человек на работе живет в коллективе! В сердце его появилась жгучая обида. Гера понял, что эта обида принимает все более конкретное выражение. Он подумал, что во всем виновата Инга. Если она его любит, то разве не должна она сейчас подойти к нему и сказать, пока в лаборатории никого нет: «Я тебя люблю»? Подойти именно сейчас, после такого объявления, когда он сам подойти к ней не может. Подойти к нему первой и прямо и честно сказать: «Мой дорогой». А потом поцеловать его в губы. А потом обнять за шею и заплакать у него на груди, делясь своими горестями и радостями. Ведь Инга умная девушка! Она ведь все понимает! Так почему она медлит, не подходит?.. Он ждал. Гера не понимал, почему она не подходит. Он был уверен, что Инга тоже прочла объявление. Он уже так любил ее, так любил! А она целый день с ним не разговаривала. Ему не удалось спросить ее во второй раз: «Ты мне веришь?»

В этот день на красной доске висело другое объявление: «Внимание, комсомольцы! В среду 11 апреля в 16.20 в помещении тридцать пятой лаборатории состоится общее комсомольское собрание отдела с участием представителей партийной организации и администрации отдела. Повестка дня: 1) Личное дело комсомольца Г. Куликова; 2) Разное. Явка всех обязательна. Бюро ВЛКСМ».

Вчера было воскресенье. Гера чуть-чуть удивился, как это они за субботу успели все подготовить. Может быть, ради него комсорг приходил сюда в воскресенье? Он почувствовал, что остался один. Он шел по коридору, а черные буквы объявления, выписанного на ватмане, свинцовыми литерами одна за другой вместе с их смыслом ложились ему на плечи. Он даже чуть-чуть согнулся. Он заглядывал в чужие лаборатории, но теперь ему не казалось, что работа там интереснее. Он видел только любопытные лица, которые глядели на него из раскрытых дверей, и когда он шел мимо, все к нему поворачивались. «Вот так, наверное, приходит к человеку всемирная слава», — подумал Гера. Он с любовью вспомнил свою последнюю полупроводниковую схему. Гера вспомнил, что еще вчера дома он перед сном подумал, что надо поменять концами «эр-двадцать один» и «эр-тридцать два». Да, человек должен работать! В лаборатории рядом с ним сидели Лида и Инга. Это был его коллектив. Да, только в труде человек находит себя и становится сильным. У Геры даже слезы выступили на глаза от таких мыслей и переживаний. И вдруг Инга, когда все на минутку вышли и они остались одни, сказала ему: «Милый». Гера не ожидал сейчас от нее ничего подобного. Он сразу заметил, что после этих слов Инга стала ему гораздо ближе. Она тогда подошла и сказала: «Дорогой». Было просто удивительно, что она говорит ему такие слова, хотя они еще друг другу довольно чужие. Они звучали даже сначала вроде бы странно. Правда, каждое новое слово их обоих все больше сближало. Гера заметил, что Инга стала ему еще ближе. А она тогда сказала: «Любимый». У нее в руках были какие-то папиросные бумажки, но он не обратил на это внимания. Гера даже не боялся, что кто-то сейчас войдет. Бывают такие часы в жизни человека, когда он на вершине и с ним ничего не может случиться плохого, а случается только то, что ему надо: одно хорошее. Правда, эти минуты надо уметь подготовить. И их нужно уметь почувствовать. Разве не правду говорят, что есть девушки, которые любят нас ради нас самих: просто так, ни за что? Мы все хотим, чтобы девушки нас любили. Чтобы они сами говорили «люблю». И чтобы потом называли своих любимых мужчин самыми ласковыми именами. Он обнял Ингу и сразу почувствовал, какая она теплая-теплая. Он поцеловал ее в губы, и Инга тоже поцеловала его в губы. Рядом щелкал под столом стабилизатор, и в схеме, как цветы, светились неоновые лампочки и газотроны. «Как хорошо, — сказала Инга. — Как хорошо». И Гера тоже подумал: «Как хорошо». А Инга протянула ему папиросные бумажки, отпечатанные на машинке, которые она держала в руке, и он, целуя ее и гладя по волосам, стал почти машинально читать. Он был сейчас так занят Ингой, что сначала даже не понял, почему то, что он читает, ему чем-то знакомо: «Я вчера пригласил Ингу в кино. Как только я начал для нее что-то делать, я почувствовал в себе внутреннюю неловкость. Я перестаю иногда понимать, правильно ли я делаю то, что мне нужно. Я иногда хочу от всего отказаться. В то же время я чувствую, что не могу сойти с выбранного пути. Обстоятельства волей-неволей меня ведут и подталкивают». «Сегодня я стоял перед зеркалом и спросил себя: «Ну как? Как дела?» И я сам себе ответил: «Ничего дела. Хорошо!» И снова, от радости, я спросил себя самого: «Ну как? Ты сейчас счастлив?» И сам себе ответил: «Да. Я сейчас счастлив». И у меня, я почувствовал, сердце вздрогнуло сильнее. «Это все Инга, — подумал я. — Все она…»

Он руководитель группы. Ему пятьдесят шесть лет. До пенсии ему осталось работать, очевидно, четыре года. Марк Львович в меру энергичен и самостоятелен. Любое дело он выполняет при помощи телефонных звонков, личных бесед и согласований, переговоров с друзьями в рабочее время по углам коридора, причем гораздо лучше co стороны организационной, то есть материальной, чем со стороны теоретической или технической. Марк Львович окончил институт в тридцатых годах. Он воевал и до сих пор иногда рассказывает, как вместе с дивизией брал в 1944 году какой-то городок на Карельском перешейке. Лучше всего в науке Марк Львович знает реостатные генераторы. Это его стихия! У него есть любимая книжка, в меру замусоленная и зачитанная: Г. Шептунов, «RC-генераторы синусоидальных колебаний», Физматгиз, М., 1938. Достав из своего стола эту книгу, Марк Львович может сразу сказать, какие надо выбрать параметры фазосдвигающих цепочек, чтобы получить нужную частоту генерации и требуемый частотный диапазон. Марк Львович умеет работать с людьми. Его лаборатория всегда выполняет план, причем люди никогда не остаются на бесплатные сверхурочные работы, как это бывает в других бригадах, и потому же он на хорошем счету у начальства. Само начальство обращается с ним, мягко говоря, по-свойски, то есть попросту грубовато. С одной стороны, его обычно хвалят на всех профсоюзных собраниях. От похвалы он расцветает, как садовый пион. С другой стороны, в личном общении начальник на него временами покрикивает, не дослушав, прерывает на полуслове, задает неожиданные вопросы («ну как?.. а это что у тебя?») и вообще называет его на «ты», причем это «ты», при всей своей фамильярности, явно несет на себе печать равнодушия, и если в первые годы, вероятно, услышав такое «ты», Марк Львович в глубине души был доволен и связывал с ним, видимо, в своем уме какие-то расчеты на будущее, то постепенно, пожалуй, он разобрал все оттенки, которые могут скрываться в таком коротком местоимении. Сейчас посреди разговора он нервничает, а лицо его временами почему-то темнеет. Можно сказать, что начальство видит его насквозь и знает ему цену. Марк Львович тоже знает себе цену. Его часто посылают в командировки, отрывая от непосредственной работы, когда надо что-то «достать». Вообще, не столько Марк Львович сейчас руководит группой, сколько старший инженер Дронов. Марк Львович сейчас, как говорится — это ширма для фирмы. Кабинет начальника находится рядом с тридцать пятой лабораторией, и Марк Львовича иногда вызывают, стуча кулаком по стене. Это унизительно, но Марк Львович бежит. По инерции он большую часть рабочего времени проводит в кабинете начальства. Это, в принципе, ему ничего не дает. Он и сам понимает, что прошлые его надежды — теперь это точно можно сказать — не оправдались. Он, однако, всегда на виду, и его «терпят». Оклад у него для главного инженера довольно приличный. Марк Львович иногда на работе, раскрыв иностранный журнал, делает вид, что читает, а сам, задремав, вдруг начинает кивать головой. Английского языка он не знает и без словаря переводить не может. По временам, правда, Марк Львович, когда подходит срок, оживляется. Тогда он стоит над душой и надоедает всем в группе, прося ускорить работу и подгоняя все теми же банальными выражениями: «Давайте, давайте-давайте, скорей…» И тогда даже то, что можно было бы сделать хорошо, из-за его настояний («работа горит») делается плохо. Дронов и Лида, как положительные и взрослые люди, его жалеют. Марк Львович ведет себя не всегда как джентльмен. Например, когда он за что-то однажды рассердился на Ингу, он сказал ей, что у нее плохая прическа. Инга потом весь день не работала, а смотрелась в зеркало. Инга относится к нему равнодушно. Она даже, кажется, не рассматривает его как мужчину. Гера до последнего времени был к нему тоже индифферентен, но теперь, когда завертелась эта история с дневником и после всего, что он про Марк Львовича там написал, у него на душе «скребут кошки».