Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Может это тот самый профессор и есть?

Его вызвали к начальнице — и из ее кабинета раздался дикий крик — ее и переводчика — какой то лепесток, у какой то розы — старик, вероятно, неправильно нарисовал — более крупных трагедий в нашем текстильном деле не бывает. Потом он вернулся на место. Непроницаемое плоское лицо, а руки — вот они лежат на столе и трясутся. Несколько минут, он не сможет этими руками рисовать. Этими руками он рисовал всю жизнь, а потом — пятнадцать лет рыл землю.

Он счастлив, что опять можно рисовать.

Я пытаюсь представить на его месте своего папу — выпускника графического факультета Питерской Академии — он всегда рисует — кажется каждую минуту своей жизни — в гостях, в ресторане. В метро. Просто рисует все, что видит. Одна статья о нем начиналась цитатой из него же «Мне повезло, я всю жизнь рисую!».

В Америке ему повезло — буквально через неделю, его — знаменитого художника детской книги, за ручку привели в «Новое Русское Слово» — метранпажем. Потом даже вырос до старшего метранпажа. Поскольку не рисовать он не мог, то стал делать карикатуры для газеты — это был его приработок. Папа стал лицом этой газеты и фактически — ее художественным редактором (формально там была такая должность — «Арт-директор», и на ней числился сын владельца). Все это папе было не важно.

Он был счастлив, что опять можно рисовать.

Я собираю свои вещи и иду к начальнице — проститься, (это — пятое место за месяц, из которого я ухожу). Начальница, на самом деле, она владелица, но слово «начальница» к ней идеально подходит, крупная баба — светлоглазая еврейка — наверное, она была красивой, пока обжорство, пьянство и сволочизм над ней не поработали. В столе у нее всегда бутылка коньяку. Морда — красная.

— Вивиан, я ухожу. Мне не нравится, что тут орут на людей.

— Да брось ты, Джулия. Не бери в голову. Орут на китайцев — ну ты же знаешь, какие они бестолковые. На тебя тут никто не орет и никогда не будет. Ты же БЕЛАЯ ЖЕНЩИНА.

«Белая женщина» — это что-то из моего пионерского детства — Маршак, Михалков, Маяковский…

Мистер Твистер — «Бедный старик, он ночует на стуле!», какая-то идиотка-девочка, вылезшая на сцену, с рублем в руке: «Друзья, купите дядю Тома!…. И вся советская страна за этой девочкой стояла!…», «Белый сахар — делает черный…»

Там, в Мид-вест Индиане — был Мартинсвиль, но я никогда не смотрела в его живое лицо, он был в 15-ти милях, но для меня все равно — только на бумаге — у Шеппарда.

— Нет, я не белая! Никогда не была белой и не собираюсь ею быть. Это ты — белая. Белая сука.

(«Вайт бич» — так говорят негры.)

Последний раз останавливаюсь в дверях: вот он сидит — буддизм: сгорбленные над дизайнами спины, бесстрастные лица, ранние морщины у глаз — от бесконечного недосыпа. ПЕРВАЯ ЗИМА…

Плакали мои еврейские деньги! Что ж такое!

ЭЙ ВЫ, ЕВРЕЙСКИЕ ДЕНЬГИ! ДАЙТЕ ТРЕШКУ ДО СУББОТЫ!

Трешку до субботы дает мне Ирка — «еврейская невеста», ее личная жизнь медленно, но верно катится к свадьбе.

А я о личной жизни временно не думаю — кончаются последние заначки и скоро будет нечем заплатить за квартиру. Что делать — непонятно. Но в текстиль я больше не вернусь — не могу больше видеть эти парты с надсмотрщиками.

В текстиль я больше не вернусь, хотя все говорят, что это глупо, я профессионал и надо продолжать искать себе нормальное место. Таня говорит, что у нее скоро будет побольше работы — теперь уже вся ее маленькая студия обсуждает мою бедную жизнь: и Ирка, и Феона, и армянская девушка Рая.

Таня говорит, что работа будет, но это все херня, у меня рент -700 баксов, со счетами — 900, мне каждый месяц надо, как минимум 1200 — вынуть и положить, а у них капает маленький ручеек, в основном, Ирке. Феона, с красотой своей — уже невеста молодого миллионера, а Рая — жена официанта из знаменитого армянского ресторана «Русь», тоже девушка небедная, к Тане они ходят — больше время проводить, чем зарабатывать. Заработков на Ирку еле-еле хватает и то, слава Богу. А мне — чего делать, непонятно.

И Я ВПЕРВЫЕ ОЩУЩАЮ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ БЕЗ ПРОФЕССИИ. Все это мое ручное рисование — больше не нужно. В текстиле осталась «белая» работа, но вся она делается на компьютере. Я компьютера не знаю и купить его не на что, и учиться не на что…

Мужчины у меня нет, и даже просто провести ночь с мужчиной мне не удается, вот уже несколько месяцев… Ни в кого я не влюблена и никому не нужна. Уж и Ярмолу я забыла — какое-то растерянное состояние. Вроде я и самой себе не нужна… И тут то меня осенило, как эту ненужность правильно использовать!

— Мне надо устроиться на работу в хороший дорогой эскорт-сервис! Там я убью двух зайцев сразу — буду трахаться и одновременно деньги зарабатывать!

Я всегда мечтала стать проституткой — с тех пор, как в 12 лет в Усть-Нарве мы с подружками пришли к моей тете, (она была педагог и считала, что неправильно уходить от ответов на ЭТИ детские вопросы), и спросили:

— Что такое «проститутка»?

Тетя, не моргнув глазом, ответила:

— Проститутка — это женщина, которая ПРОДАЕТ ЗА ДЕНЬГИ СВОЮ ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ.

Это звучало потрясающе. Мы-то в наши 12 лет только и думали, как бы скорее кому-нибудь всучить свою ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ, (ну хоть поцеловаться!), а оказывается их еще можно и за деньги продавать! В общем, все мы тогда поклялись, что как только вырастем, немедленно станем проститутками. Все мы тогда уже учились в Средней Художественной Школе, но решили, что рисовать будем — бесплатно, а за деньги — ну, конешно ж, ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ!

Ну вот, кажется наконец, и пришла пора этим заняться, а то все было недосуг.

Ирке моя новая идея, как всегда, не понравилась.

— Ни в какой хороший эскорт-сервис тебя не возьмут. У тебя совершенно неподходящая внешность.

— Вот теперь ясно, что все трындеж был с твоей стороны, когда ты говорила, что можно без пластической операции обойтись!

— Но там нужно быть молодой! И ослепительно хорошенькой!

— Да, ОЧЕНЬ молодая и ОЧЕНЬ хорошенькая Сабина, например!

— Так ты в ТАКОЕ место хочешь? К Сабине? К русской «мамке»?

— Нет, я хочу в приличное американское место.

— Юля, ты не можешь ЭТИМ работать. Ты неспортивная. Это физический труд! Ты трахаться не любишь — от лени, это — всем известно…

— Ты у нас зато — большой эксперт во всех этих делах!

— Ну и не советуйся со мной тогда. Посоветуйся вон — с Рицманом, я уверена, что у него есть какой-то опыт.

— Ты же считаешь, что он ни с кем не спит, кроме жены.

— Нет, это он с тобой не спит, потому что не хочет отношений , а с проститутками — может у него и есть какой-то опыт.

С Рицманом мы теперь обе дружили — и Ирке он тоже читал любовные стихи на ее автоответчик, благо ревнивый Лудмер недавно отбыл в родную Францию, там он собирался развестись и, впоследствии, жениться на Ирке. Пока что Ирка жила одна-одинешенька, в его квартире, и не только одна ее оплачивала, но и посылала Лудмеру деньги, помогая ему устраиваться на новом месте. Маклерство свое он не бросал, продолжая непрерывно терять на этом деле последнее, но, потеряв ПОСЛЕДНЕЕ — он садился куда-нибудь играть на рояле — в кабак или в балетную школу и зарабатывал новое ПОСЛЕДНЕЕ.