Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

Но вообще — то нелюбовь к буддизму — это моя тайна, кажется, не любить буддизм так же неприлично, как не любить евреев — признаешься где-нибудь в приличном обществе, всяко можно по морде огрести. И правильно! Это все — сугубо личные проблемы, и их надо обсуждать дома — с домашними. Вот мы с Полей — любим иногда поговорить, на досуге, о нашей неприязни к буддизму и траве — интимный разговор матери с дочерью.

А стихи я написала, потому что Леня Лерман увлекался буддизмом, а мне хотелось, чтоб он мною увлекался, а вовсе не буддизмом этим — вот и написала. Кузьма — ужасно над этим стихом издевался и обзывал меня по-разному:

«Киплинг, говорящий на идиш», «Иосиф Уткин в пробковом шлеме»

и прочие ругательства.

А сама я считала, что это лучшее из моих стихотворений

Мой бедный пастуший народ, представленный в мастерской Комара и Меламеда некоторым количеством зубных врачей и адвокатов — тоже был в полном восторге.

Куда бы не занесла еврея жизнь — от телячьего вагона до Аппер Ист-сайда, никогда он не чужд изящной словесности. Любовь к слову видимо последнее, что остается — вымаривают ли наше тело голодом, или душу — излишней сытостью, а стихам находиться место везде…

Мои стихи кого-то просто развеселили, а кого-то тронули. Знание почти всех присутствующих о буддизме было не больше моего и сводилось к смутной сплетне о том, что «У Наташки Козловой муж ушел в буддийский монастырь…», некоторое время назад поразившей Русский Нью-Йорк. Тем не менее, мои стихи дали людям возможность почувствовать их личную причастность к какому-то, хоть и тоже смутному Богу — но, СВОЕМУ-НАШЕМУ, и из стихов явно следовало — что он-то будет получше, чем у буддистов!

Людям обычно такие стихи нравятся. (Мне тоже нравятся такие стихи!)

В результате, я снискала некоторый дешевый успех и уже следующим утром проснулась знаменитой, а в тот же вечер раздался телефонный звонок:

— Юля? Здравствуйте. Это Андрей Рицман — мы познакомились вчера. Вы что-то говорили насчет любовника. Я все же не понял — у вас есть любовник?

— Именно что — нет! Если б был — стала бы я со сцены стихи читать!

— Стихи у вас очень забавные, но вам совсем не обязательно становится поэтессой, для того чтобы иметь любовников. Вашим любовником — буду я.

Вот этот розовый доктор из предместья как- то решительно не вписывался в мою идею любовника.

— Нет, Андрюша, вы знаете, я такая женщина, ну дикая , некоторые меня считают даже СУМАСШЕДШЕЙ. Любовник мой должен быть — ну такой, знаете, такой Феденька Протасов. Чтобы он там пил, к цыганам ездил, кидал, знаете ли, хрусты направо и налево, требовал «Невечернюю»…

— Это — я.

— Чего?

— Все, что вы описываете — это я.

Ну вот — подумала я, кажется нашего полку сумасшедших и вправду прибыло — можно по крайней мере наладить группу поддержки и дружбу по интересам.

— Нет, Андрюша, вы все же меня не понимаете. Мне нужен такой человек, который пьет запоем, потом бродит ночью по городу…

— …Пешком, потому что полицейские отобрали у него ключи от машины, а потом они его вяжут и он одному из них разбивает нос, а потом ему приходиться долго судиться…

— Ой, откуда вы знаете такие истории?

— Потому что это — мои истории. Я же сказал — человек, который вам нужен — это я!

(Ну и что я теперь буду делать с этим, выдуманным мною чудовищем, которое пьет запоем и бродит, по ночному городу, разбивая носы полицейским? Этот хуев Голем может и мне запросто нос разбить….)

— Завтра встречаемся в «Дяде Ване» в полвосьмого. Вам подходит?

Мне подходило.

«Дядя Ваня» — маленькое кафе на 54-й между 8-й и 9-й. Над входом гордо реет Андреевский флаг. Хозяйка — красивая русская актриса Марина, но все ее зовут «Тетя Маша». В «Дяде Ване» — уютно и спокойно, под крылом у Маши собираются русские девушки с судьбой — актрисы, танцовщицы из топлессов, скучающие «американские жены», валютчицы, приехавшие в Нью-Йорк на гастроли или просто шалавы на отдыхе. Во всяком случае, если где в этом городе и можно встретить большое скопление красивых баб — так это в «Дяде Ване», поэтому я и указала точный адрес этого заведения.

Но, если для знакомства «Дядя Ваня» место самое подходящее, то для первого свидание — совсем неудобное — там все друг друга знают и нету никакой приватности.

Поэтому мы с Рицманом решили перейти оттуда в какое-нибудь другое место.

Мы вышли на улицу. Вокруг простиралась «Адова кухня» — так называется район Сороковых и Пятидесятых улиц между Девятой и Одиннадцатой авеню. Там куча всяких забегаловок.

— Я вам сочинил стихи.

Андрюша начал читать стихи прямо на улице — громко и вдохновенно, но в эту минуту грянул гром, и началась жуткая гроза. В Нью-Йорке, как и в Питере, погода меняется каждые полчаса без малейшего на то основания, так что Айрис Мэрдок с ее чудной фразой «Эта сумасшедшая старуха — лондонская погода» — может смело отдыхать, пожила бы она У НАС!

Гром грянул, и мы с Андрюшей заметались по «Адовой кухне» в поисках какого-нибудь славного местечка — нырять абы куда, нам не хотелось — все-таки, первое свидание — не хрен собачий! Славное местечко нашлось почти сразу — что-то забавное в стиле 60-х, с оранжевыми пластмассовыми креслами и розовыми торшерами, мы вбежали мокрые, плюхнулись в эти кресла и Андрюша снова начал читать стихи:

В эту минуту я вдруг увидела у него за спиной что-то странное. Я увидела абсолютно голого малайского мальчика лет 15-ти. Он стоял к нам спиной, и я увидела его круглую желтую попу — почти, как наяву. Но ясно было, что наяву такое происходить не может, поэтому я зажмурилась и крепко потерла глаза. Когда я их снова открыла — попа никуда не исчезла.

Андрюша читал, вдохновенно запрокинув голову и прервать его было немыслимо — к тому же он читал мне посвященные любовные стихи:

Я открывала и закрывала глаза, в надежде, что видение исчезнет, но оно не исчезало. Наконец мой новый друг закончил, и я молча показала ему глазами, чтобы он обернулся. Он обернулся и небрежно заметил: