Юлия Беломлинская - Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

— Жопа… Это мы в гейский бар заскочили.

Тут только я заметила, еще нескольких голых мальчиков. Что касается того — первого мальчика, то он нес на блюде, приставленном к низу живота, своего «мальчика» джентльмену за столиком напротив нас. Джентльмен стал принесенное сокровище тихо поглаживать, а я вылупилась на них так, что нас, наконец, заметили, определили как разнополых — НЕНАШИХ натуралов и так закидали косыми взглядами, что пришлось уйти.

Голый мальчик так и остался самым ярким моментом в нашей с Андрюшей любви. Дальше все пошло как-то странно: он звонил мне по несколько раз в день, и домой и на работу, объяснялся в любви и читал стихи — множество стихов. Но больше ничего не происходило. Ничего не произошло ни на следующий день, ни через неделю…

— Ирка, я все-таки не понимаю — что у меня с ним происходит?

— Но он тебя любит? Влюблен?

— Слушай, каждый день я прихожу с работы и там полный автоответчик стихов и признаний в любви! Да у меня такой СТРАСТИ в жизни не было!

— Но ты с ним спала? Хоть раз — было у вас?

— Нет еще. Но может это период ухаживанья?

— Какого ухаживанья? Ты же говорила, что он сразу в первый день в любовники попросился. Ты вообще с ним часто видишься?

— Да я не виделась с тех пор — с голого мальчика. Он все занят.

— Не виделась? Так уж две недели прошло! Ты не понимаешь, что происходит? Он никаким любовником тебе никогда не будет.

— Но он стихи читает, в любви объясняется!

— Правильно. Он сидит в своем госпитале, на дежурстве — делать ему не хрен — и пишет эти стихи, а потом читает на твою машинку. А потом едет домой — спать с женой. Он любит свою жену Лену и спит с ней, а ты ему нужна для вдохновения. Понятно?

— Так чего теперь делать?

— А что — он тебе мешает? Ну, стихи эти и клятвы?

— Да нет, наоборот приятно, но только я думала, дальше чего-нибудь будет.

— Ничего дальше не будет. С этим вариантом — все ясно. Это, между прочим — не худший вариант. Ты с ним, с Андрюхой этим — дружи. Дружи, но ни на какой секс не рассчитывай, он уже давно был бы, если бы хоть как-то входил в его планы.

Ирка было как всегда права, прошло и три недели и четыре, мы с Андрюхой действительно подружились и даже иногда встречались в «Дяде Ване» выпить по рюмочке, но никаких завершенных действий между нами не происходило.

Так проще, привычней. Забудь меня. Пыль

застынет знакомым и матовым слепком.

И оклик, приняв очертание «мы»,

Осядет на дно и запомнится пеплом…

В это время в моей жизни начало происходить что-то, что заставило меня отвлечься на некоторое время от поисков любви и сосредоточиться на поисках хлеба насущного.

Гармент-дистрикт — это район в Нью-Йорке, где делают одежду. Тридцатые — улицы между Мэдиссон и Восьмой. Седьмая в этом месте называется «Фэшн эвеню» и на углу Седьмой и Сороковой даже стоит памятник Портному — еврейский старик в ермолке, сидящий за швейной машинкой.

Известно ли вам, что Нью-Йорк стоит на трех китах, это:

«Фэшн бизнес»

«Паблишинг бизнес» и

«Интертеймент бизнес».

А, проще говоря — Тряпки, Книжки и Зрелища.

Все это — на самом деле еврейские деньги. Про это я тоже сочинила стихи:

…А в Австралии — за океаном —

Нас как — будто еще не били….

Остатки собрали храма и балагана

Оплакали и… поплыли!

За еврейскими деньгами,

За веселою наживой…

Мальчик, хочешь плыть с нами?

Мы пока еще — живы.

Это — тоже — «Киплинг, говорящий на идиш и Уткин — в пробковом шлеме». Но мне уж больше не приходилось читать стихи — в поэтессы меня приняли после первого раза — единодушно и без испытательного срока, но легче мне от этого не стало — никакая «Наша Ахматова» мне явно не светила — ни почета я не обрела, ни уважения, а лишь еще больше дурной славы.

Однажды Яша Крейно — знаменитый исполнитель еврейских песен, вытащил меня на радио в свою передачу «Блуждающие звезды». Поскольку блуждающих звезд явно не хватало — его коллеги попросили одолжить меня им на прямой эфир. Я никогда раньше на радио не была и не очень понимала, что такое прямой эфир, но поскольку меня назвали известной еврейской поэтессой — то я и не стала петь песни о бедных девушках, а начала читать это патриотическое стихотворение.

Почти сразу за стеклом передо мной появилось чье-то красное злое лицо. Лицо яростно замахало руками. Яша безмятежно улыбался. Потом человек, сидящий слева от меня, начал бить Яшу ногой по ноге (все-таки не меня, а Яшу, и то хлеб!) Когда прямой эфир кончился, они стали жутко на меня орать, обзывать хулиганкой, в общем, устроили безобразную сцену. Я никак не могла поверить, что это — евреи. Не особенно они были похожи на евреев, я, пожалуй, сильней смахиваю. Кроме того, непонятно, что им не понравилось. Видимо само предсказание, а я ведь только хотела сказать:

— Не обижайтесь на меня за то, что я не встаю с вами в очередь за ортопедическими матрасами и грантами на изучение английского. Когда будет очередь в телячий вагон, я встану вместе с вами, не скажу что радостно побегу, но, придется, никаких действий к тому, чтоб эту очередь миновать, я не предпринимаю…

— Яша! Эти мужчины — что они так орут на меня? Они обиделись? Они что — евреи?

— Это не мужчины и не евреи! Это бесполое, безнациональное существо под названием СОВОК!

В общем, дурную славу снискать легко, а почет и уважение — впоследствии могущие привести меня к любви и сексу, кажется еще больше от меня отдалились с момента перехода из художниц в поэтессы.