Виктор Баранец - Генштаб без тайн. Книга вторая

Недавно я был в Госдуме. Там в парламентском Комитете по обороне выступал начальник вооружений Вооруженных сил РФ генерал-полковник Анатолий Ситнов. Он возмущенно говорил о том, что заработная плата часто не доходит до производителей. Ситнов рассказал, что из 65 млн долларов, выделенных Иркутскому авиазаводу на разработку нового самолета, это предприятие получило лишь полтора.

Остальные растворились на необъятных российских просторах как сиреневый туман…

Из документов Госдумы России:

«Вскрыты конкретные угрозы утраты Россией уникальных производств, входящих в систему военно-промышленного комплекса: продажи за долги единственного в стране производителя дизельных двигателей для всех модификаций танков и бронемашин с последующим перепрофилированием производства новыми хозяевами; утраты государством управления единственным в России и СНГ предприятием-разработчиком (а частично и производителем) оптико-электронных приборов и систем для ракетно-космических комплексов, а также ведущего конструкторского бюро в области боевых и военно-транспортных вертолетов различных модификаций…»

Мне очень стыдно за свою страну…

…25 октября 1986 года в медчасти ташкентского военного аэродрома улыбчивый прапорщик-фельдшер здоровенным шприцем загнал мне в задницу несколько кубиков лекарства и выписал справку — профилактическая прививка сделана. Она была обязательной для всех, кто улетал в Афганистан.

Рейс на Кабул задерживался. Человек сто офицеров и солдат в полевой форме коротали время на затоптанной рыжей траве возле «накопителя» — большого каменного сарая, в котором сильно воняло хлоркой и мочой.

Шум-гам, карты, выпивка, бренчание гитары и песни, надрывно-крикливые и одинаковые, как патронные гильзы. Не знающие слов чувственно подвывали мотострелковому барду-старлею.

На гитаре он брал лишь один аккорд, голоса у него не было, зато мужественное лицо получалось.

И вдруг бзынь — умолк старлей. Ладонь на струнах.

Толпа повернула головы в одну сторону. И мгновенно с лиц исчезли добродушные хмельные улыбки.

В стоявшем неподалеку военно-транспортном «Иле», на котором все мы должны были лететь «туда», раскрылись створки и опустился на серую бетонку трап. В грузовом отсеке, будто огромные слитки серебра, штабелем лежали оцинкованые гробы. «Оттуда»…

Солдаты-грузчики принялись выносить их и споро перегружать в кузова «КамАЗов». Затем увозили к самолетам, которые должны были разнести «Груз-200» во все концы Союза…

Война шла уже почти семь лет.

И все это время отсюда же, вместе с мрачными оцинкованными коробками, разлетались и сотни угрюмых (часто безногих и безруких) людей в военной форме, сильно выгоревшей на злом и ярком, как газосварка, афганском солнце.

Уже который год в Генштабе продолжал расти и без того длиннющий «совершенно секретный» список военнослужащих, погибших и раненных в Афганистане. Он зашкаливал за 11 тысяч.

Уже который год цензура Генштаба, Главное оперативное управление ГШ и управление спецпропаганды Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота строго следили за информационной маскировкой «мероприятий за Черной речкой». Так называлась война. В наших газетах ее величали «интернациональной помощью дружескому афганскому народу».

Почти 120-тысячный Ограниченный контингент советских войск в ДРА еще с декабря 1979 года громил в горах душманские отряды и сам нес немалые потери. А в прессе сообщалось, что гуманные советские воины помогают революционным афганцам восстанавливать взорванные дороги и мосты, охранять больницы и ткацкие фабрики, доставлять в отдаленные кишлаки муку, керосин и соль.

Реальные бои назывались «тактическими занятиями». Совместные боевые операции советских и афганских подразделений именовались «совместными учениями по отработке взаимодействия». Погибшие и раненые обозначались словом «потери». Душманов вежливо называли «противником».

Война на газетных полосах выглядела потешной. Ее тоже долгое время брали в кавычки.

То была первая настоящая война, на которую я попал в качестве военного корреспондента. По этому поводу в разведотделе штаба 40-й армии меня едко подкололи: «Я был батальонный разведчик — он был писаришка штабной!»

Интересные факты и детали афганской военной жизни перли отовсюду, как дрожжевое тесто из кастрюли.

Мой блокнот набухал записями.

…На хоздворе кабульского гарнизонного госпиталя солдаты деловито строгают сосновые доски для гробов и, сидя на готовых «изделиях», травят веселые байки. Рядом, на свежих смолянистых досках, лежит листок, придавленный булыжником, — заявка на десять «резервных» гробов…

В солдатском клубе страдал от творческих мук солдат-узбек, лепя из какого-то коричневого месива огромный бюст Ленина. Замполит полка майор Трофимов был недоволен слишком сомнительным сходством скульптуры с оригиналом и орал на ваятеля:

— На прошлой неделе он у тебя был на Рашидова похож, а сейчас Ходжа Насретдинов какой-то!

Замполита злила медлительность узбека: хитропопый лепила умышленно тянул резину. Таким образом он сачковал от включения в состав рейдового подразделения, готовящегося в «зеленку», — там боевые переделки.

Я спросил у майора:

— Не проще ли заказать бюст через политуправление Туркестанского военного округа?

— Это большие хлопоты и лишние расходы. К тому же афганцы по какой-то причине запрещают провозить памятники и бюсты через границу. Да и на хрена мне переть Ильича из Ташкента, если этот Мудакпердиев — скульптор.

— Он такой же скульптор, как ты гинеколог, — сказал я майору, мучительно пытаясь обнаружить в коричневом месиве признаки человеческого лица.

— Ничего, — уверенно заключил Трофимов, — я этого Мудакпердиева пару раз с собой в «зеленку» возьму, он у меня за два часа живого Ильича вылепит!

Группа солдат и офицеров, возвратившихся в часть после похода в «зеленку», почти вся была одета в новенькие джинсы «Ливайс» и кроссовки «Адидас» — попался душманский караван, навьюченный оружием, наркотиками и шмотками.

На двери штабного кабинета комбата Руслана Аушева кто-то написал мелом: «Камандыр ранин ·— в госпетале».

На загородном кладбище я видел среди могильных камней и разноцветных матерчатых полосок плачущего афга-ненка, который показал мне маленький грязный кулачок…

Офицеры-мотострелки пригласили меня в баню, где мы пили спирт-терпуг, наливая его из помятого алюминиевого чайника, и смотрели по телевизору матч сборной Союза. Пехота спирт не разбавляла. После первого глотка мне перехватило дых и будто расплавленным свинцом обожгло горло.