Вигдис Йорт - Песня учителя [litres]

– Но завтра-то вы с камерой придете, – насмешливо заметила она.

– Да, – он засмеялся.

Они дошли до аудитории вместе. Студенты уже ждали, но Лотту Бёк встретили без особой радости, да и Таге Баста, явившегося без камеры, тоже. Он запустил на телефоне диктофон и, усевшись на стул в самом дальнем углу, посмотрел на Лотту с едва заметной улыбкой, истолковать которую Лотта не смогла.

– Итак, – начала Лотта, – как бы вы поставили Мамашу Кураж сегодня?

Ответа не последовало. Мобильник Таге Баста записывал тишину. Разговорить студентов – это ее преподавательская обязанность, и перекладывать ответственность на чужие плечи она не желала, однако ей вдруг ужасно захотелось махнуть на все рукой. Пускай Таге Баст запишет сорок пять минут тишины. Она повторила вопрос – громче и с упором на каждое слово, прямо как учительница из прошлого века:

– Как бы вы поставили Мамашу Кураж сегодня? – Ни один из изучающих актерское мастерство не открыл рта. – Как, по-вашему, сохранила ли пьеса актуальность? – Вопрос был явно наводящим. – Будь вы, – Лотта указала на одного из студентов, – режиссером, которого попросили поставить «Мамашу Кураж», как бы вы подошли к постановке? – она показала по очереди еще на нескольких, но ответа не дождалась. Пока, наконец, рот не открыла мать-одиночка:

– Мне кажется…

– Да? – с надеждой подбодрила ее Лотта.

– Мне кажется…

– Да?

– Нет, у меня ни единой картинки в голове не возникает, – выпалила наконец студентка, – вообще ни одной.

Но это было лучше, чем молчание. В сущности, это было довольно неплохо.

– Говорят, что, обжегшись на молоке, мы дуем на воду, – проговорила Лотта, – слышали это выражение? – Они закивали. – Но правда ли это? Действительно ли те, кто перенес страдания, стараются держаться подальше от причины страданий? Представим, например, девушку, у которой роман с женатым мужчиной. Разводиться он отказывается, они расстаются, и девушка ужасно страдает. Значит ли это, что в будущем эта девушка решит держаться подальше от женатых мужчин?

Студенты стряхнули с себя оцепенение. Женатые мужчины и их любовницы – это вам не война. Мать-одиночка широко улыбнулась.

– Нет, – ответила она. Остальные согласно закивали. Среди их знакомых было немало тех, кто неоднократно, словно против собственной воли, влюблялся в одного женатого мужчину за другим, и все заканчивалось непременными страданиями.

– Вот именно! – воскликнула Лотта, испытывая странное чувство глубокой безысходности и одновременно радости. – Возьмем, например, палестинских подростков. Всю жизнь они считают себя пострадавшей в жестоком конфликте стороной, жертвами, не знающими иной жизни, кроме оккупации, унижений, дискриминации и ненависти. Если вдруг наступит мир, будет ли он им по плечу? Именно поэтому завершить войну бывает так сложно: война начинает питать сама себя, страдание порождает страдание, ненависть подкармливается ненавистью, а некоторые зарабатывают на войне и заинтересованы в ее продолжении. И кто же тогда проигравший? – Задав этот риторический вопрос, Лотта зачитала стихотворение Брехта, которое, как она думала, говорило само за себя:

Поэтому лучше бы вообще не начинать войны, – проговорила Лотта, глядя на мобильник Таге Баста и надеясь, что телефон еще не успел разрядиться.

– Это верно, – согласилась мать-одиночка, – но если война уже началась, как в нашем случае, то получается, что положение безвыходное?

Это был вопрос. И задали этот вопрос ей. Несколько человек задумчиво закивали, и в направленных на нее взглядах было намного больше внимания, чем прежде. Все они будто бы проснулись. Потому что положение действительно безвыходное?

Вопрос этот обрушился на нее знамением, и она, не удержавшись, повторила: «Безвыходное!» А повторив, закрыла лицо руками и выбежала из аудитории.

К своему дому на берегу реки Лотта подошла без сумки, без мобильника, без ключей и денег, поэтому ей оставалось лишь вернуться назад, как бы противно ей ни было. «Ничего, – успокаивала она себя, – лекция давно закончилась, студенты, скорее всего, разошлись, да наверняка».

Лотта старательно делала вид, будто ничего особенного не случилось, нет, пока она не окажется дома, в одиночестве, она не станет обдумывать случившееся, вот только чтобы войти в дом, ей нужны ключи, мобильник и бумажник – строго говоря, нужны ей только ключи, но психологически без мобильника и бумажника она ни шагу ступить не может. И все это ей нужно, чтобы дома, наедине с собой обдумать случившееся.

С деланым безразличием она вернулась в Академию искусств и вошла в аудиторию. Как Лотта и предполагала, студенты уже разошлись, не оставив ни пустой бутылки из-под колы-лайт, ни стаканчика из-под йогурта. Однако ее сумка с ключами, мобильником и бумажником тоже исчезла. Лотта направилась к себе в кабинет – нет, там тоже ничего не было, и в диспетчерской тоже, но зато там ей передали записку от Таге Баста – это он забрал ее вещи и обещал передать их ей.

Лотта тут же принялась вспоминать, что еще лежит у нее в сумке, но ничего компрометирующего не вспомнила – разве что мятные пастилки и косметичка. Лотта одолжила телефон и выяснила номер Таге Баста – наизусть она его не помнила. Он ответил сразу же и подтвердил, что сумка у него. Лотта зря боялась излишней серьезности с его стороны. Нет, Таге Баст едва ли поверил, что она и впрямь расстроилась. И это, наверное, хорошо. Таге Баст сказал, что уже дома, Лотта может заехать к нему или лучше ему принести сумку в Академию искусств? Домой к нему Лотта определенно не собиралась, но и просить его так далеко ехать ради нее – это не дело. Что, если им встретиться где-нибудь посредине? Он предложил паб «Тедди» в центре, и Лотта согласилась.

Таге Баст был единственным посетителем, сидевшим за одним из четырех маленьких столиков, теснившихся на узком тротуаре. Перед ним стояла кружка пива и лежала газета. На стуле рядом Лотта увидела свою сумку и камеру – правда, не включенную, да и с чего бы? Ее подмывало взять сумку и сразу же уйти, но Таге Баст махнул рукой, приглашая Лотту сесть, и отказать Лотте не хватило смелости. Он предложил ей пива, пива ей не хотелось, однако Лотта кивнула. Она совсем вымоталась.

Таге Баст встал и направился внутрь, к бару, а Лотта открыла сумку. Кажется, все на месте. Лотта представила, как он открывает сумку и высматривает там что-то, как наводит объектив камеры на совершенно невинное содержимое. Она снова открыла сумку и взглянула на вещи его глазами, но получилось глупо, да нет, вообще не получилось. На мобильнике не было ни пропущенных звонков, ни сообщений, да и неудивительно, прошло всего пару часов, хотя ей и казалось, что больше. Лотта взглянула на часы: половина четвертого, строго говоря, для пива рановато, но она, к собственному удивлению, ощущала потребность поговорить о случившемся, а Таге Баст присутствовал там и все видел и, возможно, он сам, намеренно или нет, приложил к этому руку? Вот только с чего она так решила?