Ольга Неклюдова - Последняя командировка

— Зачем? Ведь ты не умеешь на ней играть.

Она опять пожала плечами — какое это имеет значение? Просто однажды «не на той улице, где мы живем, а которая у самой станции», было вечером открыто одно из окон. У окна стоял маленький мальчик и играл на скрипке. Все окошки кругом были темные, и только из того шел свет и проливалась музыка. Вот что она видела.

— Тебе понравилось, как он играл?

— Не знаю.

— Ты хочешь учиться музыке?

— Нет.

Все-таки он обещал привезти ей настоящую скрипочку в футляре. У калитки они остановились.

Леночка показала на маленький холмик под деревом, в который было воткнуто несколько поникших цветов:

— Здесь похоронена Зина. Постоим немного.

«Час от часу не легче», — подумал Николай Сергеевич. Он послушно остановился возле Зининой могилы, придав лицу соответствующее выражение. Леночка взглянула на него снизу вверх:

— Тебе грустно?..

Отец засмеялся:

— Да нет… Но, послушай, ведь она же кукла? — Казалось, он сам в этом был не очень уверен.

Леночка кивнула:

— Да. (Для нее это ровно ничего не значило). Мне придется ходить сюда каждое утро и каждый вечер. Ах, если бы ты слышал, как хрустнула ее голова!

— Ну, ну… — сказал отец. — Тебе очень жалко ее?

— Тяжело, — вздохнула Леночка и пошла в дом. Николай Сергеевич пошел за ней. Ему казалось, что Леночка им недовольна, разочарована в нем. Он чувствовал себя существом грубым и примитивным по сравнению со своей шестилетней дочерью.

Возвращаясь в город, Николай Сергеевич думал, как трудно, оказывается, разговаривать с детьми. «Пока жива была Леля, я этого не замечал. С ней все было легко… Даже Варвара Никаноровна…»

В полупустой электричке тускло мигала единственная лампочка, а за стеклами была кромешная тьма. Только станции, мимо которых они проносились — поезд шел без остановки до Москвы, — освещались качающимися на ветру фонарями.

Николай Сергеевич решил спросить совета у соседа скрипача, который играл в театральном оркестре. Он сделал это на другой же день.

— Покупайте, — сказал Хмара. — Когда переедете в город, я попробую ее учить. Хотя, по правде сказать, никогда не приходилось этим заниматься.

— Значит, купить?

— Да. Кто знает, может, в этом ее судьба?

Галя постоянно давала Леночке почувствовать свое превосходство и старшинство. Варвара Никаноровна это заметила и невзлюбила ее, но Гале было совершенно все равно, как старуха к ней относится. Она в свою очередь относилась к ней покровительственно. По утрам, когда, по мнению бабушки, приходить в гости слишком рано, голова Гали появлялась в окне.

— Бабушка, — кричала она, — Лена встала?

— Леночка встала, — говорила бабушка, акцентируя на слове «Леночка», — но она еще не умывалась и не завтракала.

— Я подожду. — Галя садилась в гамак. Веревка натягивалась, стирала беловатую кожицу липы. — А я встаю в семь часов. Это здорово.

Она улеглась в гамак. Сквозь сетку видны были ее большие ступни, вымытые с вечера и еще не успевшие запачкаться.

— Бабушка, — кричала Галя, раскачивая гамак, — дайте мне, пожалуйста, сухарик. Я очень люблю ванильные сухари.

Сохраняя на лице негодующее выражение, бабушка двумя пальцами брала сухарик и, не глядя, подавала его Гале. Казалось, она испытывает одинаковое отвращение и к Гале, и к сухарику.

— Вот что, милая, — сказала она, — Леночке шесть лет, а вам одиннадцать, но ведете вы себя как маленькая, и это очень искусственно у вас получается. И я попрошу вас называть меня Варвара Никаноровна, потому что бабушка я только для Леночки. Нашу Леночку мы с самых ранних лет учили никого не называть тетями, дядями и бабушками. Крошка совсем, она отлично выговаривала самые трудные имена: «Христофор Эдуардович» — это доктор, который живет у нас в квартире.

Галя слегка покраснела, но не утратила победительного вида. Она кивнула снисходительно:

— Я понимаю. Наша бабушка тоже терпеть не может, когда ее называют бабушкой. Она говорит, что это ее старит. Вообще-то она выглядит гораздо моложе вас… Но где же все-таки Лена?

Она вывернулась из гамака, не то нарочно, не то нечаянно упала на четвереньки и вскочила смеясь:

— Вы меня ужасно насмешили, бабушка!

Вошла Леночка, и Галя набросилась на нее, вертела и трепала, как котенка.

— Я могу тебя даже поднять. Ты легче нашей кошки.

Леночка ждала помощи от бабушки, но рассерженная и надменная Варвара Никаноровна не обращала на них внимания. Леночка чувствовала себя неприятно, смятая натиском шумно веселившейся Гали. Крупная, белокурая, с ногами и руками, словно отлитыми из металла, Галя казалась некоей воинственной амазонкой, а Леночка — Дюймовочкой-путешественницей, нечаянно попавшейся в ее большие лапы и терзаемой забавы ради. У Леночки было печальное выражение лица, казалось, она едва удерживается, чтобы не закричать.

Наконец бабушка позвала их завтракать.

— Позавтракаем и на речку, — сказала Галя, хрустя сухарями.

Но Леночка отказалась с неожиданной твердостью:

— Я не хочу никуда идти.

— И отлично, — сказала бабушка, — посидим в садике.

— Глупо. — Галя надулась.

Все-таки ей пришлось уйти ни с чем. Проводив ее взглядом, бабушка сказала:

— Солдат в юбочке.

А Леночке хотелось плакать. Она все еще чувствовала себя котенком, которого мучают, забавляясь. Она решила, что больше не будет играть с Галей: сама того не замечая, Галя ежеминутно причиняла ей боль. Леночка ее боялась.

— Ах, скорее бы кончилось лето!

— Лето лучше зимы, — сказала бабушка.

— Мне не нравится на даче.

— Здесь воздух и зелень.

— А там люди, — сказала Леночка. — Целая квартира людей: доктор, Леонид Давидович, Владимир Иванович, Инесса…

— Да, — согласилась бабушка, — я тоже соскучилась по соседям и по дому. Но придется уж нам с тобой потерпеть до осени, на всю зиму наберемся здоровья. Сейчас я уберу посуду, и мы с тобой пойдем в магазин.

В субботу Николай Сергеевич привез Леночке сказки Андерсена, Конька-Горбунка и скрипку.

— Самая маленькая, — сказал он, вынимая ее из футляра, обтянутого внутри серовато-голубым шелком.

Скрипка была легкая, ярко-желтая, с туго натянутыми струнами

— А вот и смычок.

Скрипка легко ложилась на плечо. Гладкая и прохладная поверхность касалась подбородка. Леночка брала смычок и поднимала его над скрипкой, испытывая все ту же легкость и внезапно прихлынувшую к сердцу радостную силу. Она думала: стоит только опустить на струны смычок, и начнется музыка. Но она боялась его опустить. Она держала его на порядочном расстоянии.

Однажды ей приснилось, что музыка началась, хотя она не касалась струн. Она стояла вот так, а музыка звучала. Проснувшись, она не могла ее припомнить.