Дмитрий Стахов - Сон в начале века

...что в грустной задумчивости он вышел из дома и пошел по переулкам, по скверикам и проходным дворам, сутулясь и хлюпая носом. Он не знал, что ему делать, как зарабатывать деньги, как жить. Ну не могли же они с Абуянчиковой существовать на абуянчикову зарплату учительницы младших классов! Ну не могли же они качать деньги из трех несчастных пенсионеров, из матери Абуянчиковой, сестры ее матери и ее отца, которым тоже надо было и поесть и попить и лечиться которым тоже надо было! Если бы у Половинкина были живы его родители! Но те умерли, как умерли и тетки и дядья, и получалось, что у Половинкина, кроме заокеанского дядюшки-изменника Родины и дядюшкиных американских деток, в частности толстой ученицы нобелевского лауреата, никаких родных не было, а не имеющему родных откуда найти поддержку?

И Половинкин был почти готов идти даже к Кохакидзе-Бергману-Завьялову, чтобы у этой троицы просить содействия в процессе осуществления жизни. Он был готов простить им — ведь говорили, говорили, что Кохакидзе-Бергман-Завьялов были заказчиками! — смерть своего убитого тремя выстрелами начальника, чья жена кормила котлетками, чья дочь, во время долгих поездок в гольф-клуб, доставала из половинкинских штанин половинкинский жезл и двигала им вперед-назад, пародируя движения переключавшего передачи Половинкина.

Ни Кохакидзе, ни Бергман, ни Завьялов по отдельности не подозревали о существовании Половинкина. Даже объединившись вместе, в трио, они о нем знания не приобретали, да и не могли приобрести. Кто был для них Половинкин? Пустое место. Да по сравнению с их триединством все были мелки и незначимы.

Половинкин вышел из очередного проходного двора, собрался перейти очередной переулок, как вдруг услышал визг тормозов, грохот, скрежет металла.

Старый, перекособоченный на одну сторону «москвич» налетел на мирно шедшего по улице человека, сбил его и, продолжая движение по прямой, воткнулся в стену дома. Половинкин подбежал к лежащему на асфальте и склонился над ним: это был бедолага. Половинкин приподнял бедолаге голову, бедолага открыл глаза, подмигнул Половинкину: «Не бздо! — жизнелюбиво сказал бедолага. — Чтобы меня уделать, у них кишка тонка!», — но, тяжко вздохнув, все-таки собрался умирать.

Половинкин огляделся по сторонам. Тихая жизнь переулка, спокойствие первой половины буднего дня, благополучие магазина деликатесов, обувного бутика, стоянки дорогих автомобилей — все это было нарушено. Из-под уткнутого в стену «москвича» текли тосол, масло и бензин, «москвичевские» водитель и пассажир, судя по их безвольно согнутым шеям, были безнадежно мертвы, гувернер поспешно уводил двоих воспитанников, тонкой белой рукой поочередно поворачивая им головы, чтобы воспитанники не смотрели на собравшегося умирать бедолагу, и только младший, будущий поэт, мальчик с большими серыми глазами, оборачивался на выгнувшегося дугой бедолагу и жалостливо улыбался, охранники — один из магазина, один из бутика, один со стоянки — явно собирались по своим рациям вызвать милицию, молодящаяся толстуха в красных штанах всплескивала руками.

Половинкин взвалил бедолагу на плечо и потащил прочь. Его могли бы остановить, спросить — а куда и зачем вы тащите это тело? — но разве способен был Половинкин оставить бедолагу на асфальте! Он понимал, что лезет в чужое, в опасное дело, но не так был воспитан Половинкин, не так в нем было все устроено, чтобы оставить человека умирать, не так!

Бедолага был легок. Он мелко дрожал, что-то пришепетывал и что-то выстанывал, для Половинкина непонятное. «Держись! — говорил Половинкин бедолаге. — Держись!» Он ступил на проезжую часть, увернулся от первой машины, но на него почти наехала вторая машина, и раздался громкий голос бывшей жены заместителя начальника политчасти столовой.

— Давай в машину! — прокричала эта женщина, из-за которой Половинкину пришлось ночевать на диванчике.

Половинкин запихнул бедолагу внутрь «опеля», запихнулся следом сам, а бывшая жена заместителя начальника политчасти столовой ногой в туфле на высоком каблуке утопила педаль газа.

По дороге бывшая жена заместителя политчасти столовой набрала нужный номер на сотовом телефоне, и еще до их приезда в поместье все было приведено в надлежащую готовность, специальные люди вызвали врача с целой бригадой помощников, а другие специальные люди связались с нужными милицейскими чинами и доходчиво объяснили, что Половинкин-первый вовсе не какая-то подозрительная личность, а законопослушный и добропорядочный гражданин, который помог ближнему и ближний этот, если понадобится, обязательно прибудет для дачи показаний о происшествии со злополучным «москвичом». И врач со своей бригадой помощников приехал вовремя, как раз — к прибытию машины с Половинкиным-первым, бедолагой и бывшей женой начальника политчасти столовой, и нужные чиновники заверили, что ничего спешного нет, что хотя авария с «москвичом» и вызвала некоторый переполох, что хотя двое из «москвича» погибли вовсе не от столкновения со стеной дома, а по причине проникающих огнестрельных ранений в затылочную область, все равно — раз бедолага находится под крылом Половинкина-второго, то пусть поправляется, набирается сил, его вызовут лишь тогда, когда позволит его здоровье, а Половинкину-первому, которого нужные чиновники и не знали вовсе, попросили передать искреннюю благодарность, ибо, к сожалению, ныне воцарились такие нравы, что далеко не каждый гражданин окажет ближнему помощь, если ближний этот в помощи нуждается.

Бедолагу выгрузили из машины и унесли для лечения, а один из помощников Половинкина-второго, человек с уверенной улыбкой и ровным загаром, от имени хозяина пригласил расслабиться после нелегкой дороги. И Половинкин последовал за человеком с уверенной улыбкой и ровным загаром, который провел Половинкина в помещение, где тот смог снять изрядно испачканные, в том числе выделениями бедолаги, одежды, потом провел в мыльню, где девушки, одна другой краше, аккуратно и целомудренно помыли Половинкина, а потом — в парилку, где из клубов ароматного пара то там, то тут торчали головы других гостей Половинкина-второго, а сам хозяин восседал выше всех, на самых верхних полках, приветствовал Половинкина-первого с искренней радостью, и лишь только вновь вошедший уселся поудобнее, сказал, что хотел бы продолжить повествование о жизни своей и приключениях, ибо в нем каждый, если захочет, конечно, найдет много поучительного. Все тут же обрадованно приветствовали столь сердечное желание, и Половинкин-второй начал свой рассказ.