Дмитрий Стахов - Сон в начале века

«Некоторое время я жил со своими родными в доме у самого моря, в достатке и спокойствии. Но разве что-то может радовать тебя по-настоящему, если вокруг столько несправедливости и несчастья? Ты едешь в «ягуаре» за свежим хлебом и сыром сулугуни, ранним утром, выпив кофе, а по улице идет нищенка с малыми детьми, покрытыми коростой, ты играешь в теннис с друзьями, а брошенный родным научно-исследовательским институтом на произвол судьбы доктор оборонных наук униженно просит оставить ему пустые бутылки из-под «нарзана», за обедом к тебе наклоняется официант и передает просьбу повара — отдать позавчерашний черепаховый суп инвалидам последних войн — и тогда ты начинаешь чувствовать, что мир наш несправедлив и жесток, что все в нем управляется руками зла, что силы добра пребывают в меньшинстве, что против лада и пристойности сложился настоящий заговор темных людей, которым нет другого счастья, а только дай навредить нам, дай нам подпортить кровь, жизнь, небо и землю. И спокойствие постепенно ушло из моего сердца и в нем поселилась тревога.

На берегах моря, где стоял мой дом, в городах и поселках, жило много людей, которые бежали из своих стран, где стреляли, убивали, насиловали. Они бы могли бежать и в другие места, но бежали сюда, ибо тут жили их родственники. И они начали задирать наших мужчин, начали лапать белые груди наших женщин своими грязными черными руками. Одной из таких, красивой, с русыми длинными волосами, томной и тихой, была девушка моего братишки. Они вместе гуляли, кушали в ресторанах, ходили на концерты разных артистов, которые приезжали на берега этого моря делать себе популярность. И вот, однажды, когда мой братишка со своей девушкой сидел в ресторане, к ним пристала целая банда чужаков, которые хотели танцевать с девушкой моего братишки, а этого не хотели ни он, ни она. Прочие посетители трусливо отворачивались, менты, которые пришли посмотреть, что там происходит, получив от чужаков взятку, ушли, и братишке пришлось отстаивать свою и девушкину честь в одиночку, самостоятельно. Но сказался численный перевес, братишку вырубили, а его девушку утащили из ресторана, запихнули в машину, увезли на берег моря и там группово изнасиловали, также и в извращенной форме. А потом чужаки, все-таки испугавшись, бежали к себе, думая отсидеться в аулах и кишлаках, под чинарами, пока улягутся страсти, чтобы потом приехать опять, опять приставать к девушкам и группово, в извращенной форме, их насиловать.

Я же решил отомстить. Братишка хотел поехать со мной, он просил меня: «Дай пистолет, дай автомат, дай нож!», но я приказал ему оставаться: он был нужен своей девушке, которая проходила курс лечения и реабилитации.

Я сел на теплоход вместе с торговцами-челноками, направлявшимися к ненужному нам турецкому берегу, а уже ночью, в открытом море теплоход по моему распоряжению сбавил обороты, его нагнал нанятый мною катер, на котором я и должен был добраться до берега. Однако пограничники приняли мой катер за катер тех контрабандистов, что не заплатили положенного бакшиша, и послали сторожевой корабль, а когда поняли, что не могут катер догнать, открыли ураганный огонь. Катер получил несколько пробоин, накренился и затонул, вся нанятая мною вместе с катером команда погибла, погиб также и мой багаж и мое оружие и мои взятые в дорогу деньги и документы, но сам я спасся и доплыл до берега.

Среди водорослей, перекатанных морской водой пластиковых бутылок, каких-то гнусных тряпок, дохлых рыбешек и прочего дерьма я очнулся ранним утром. Вблизи не было никакого жилья, никакого — даже разрушенного проходившими здесь войнами — пансионата или дома отдыха. Голый каменистый берег, остов сгоревшего бронетранспортера, далекие склоны гор, крики чаек. Мучала жажда, все тело болело. Пошатываясь я побрел по берегу, но везде было одно и то же, разве что кое-где попадались разбитые лежаки, и тогда я углубился в эвкалиптовый лес, прошел сквозь него, начал подниматься по склону огромной, уходящей в облака горы. Я шел словно в тумане, не замечая, что давно наступил жаркий день, пока не натолкнулся на нечто, лежавшее на небольшой, довольно ровной поляне.

Это нечто имело вид громадного купола, сверкало словно настоящий снег и покоилось на расстеленной на земле плотной сетке из синтетического шпагата. Я подошел поближе и обнаружил, что это тысячи плотно уложенных пластиковых пакетов с белым, мелким порошком. Я слегка надорвал один из пакетов и попробовал порошок на вкус: да там был чистейший героин, черт меня подери и забодай, в пакетах был гера чистяком, герман, который приходит ровно в полночь, на миллионы, на миллионы и миллионы долларов!

Тут послышался гул вертолета. Я бросился в самый центр кучи, закопался среди пакетов и, оказалось, сделал это вовремя, ибо не я один услышал приближающийся вертолет, а и двое спавших в кустах неподалеку охранников, каждый с большим автоматом и бородой. Вертолет завис над куполом, с него спустили трос с крюком на конце, охранники прицепили распластанную на земле сетку к крюку, сами забрались вовнутрь и махнули рукой.

Вертолет начал подниматься, подниматься и подниматься, поднялся над горами, над заливом моря, сделал круг и полетел вглубь материка, причем и я, внутри кучи героина, и оба охранника, раскачивались из стороны в сторону, да так сильно, что даже захватывало дух. Но я не испытывал чувства страха, мне было даже интересно — чем кончится наш полет, куда везут героин, кто его хозяин?

Наконец вертолет сделал круг над уютной долиной, снизился так, что сетка с героином опустилась на землю. Охранники, весь путь распевавшие свои глупые песни, отцепили крюк, вертолет отлетел в сторону и приземлился. Охранники побежали в близстоящую саклю греться, но мне, замерзшему не меньше их, греться было негде: мне оставалось дожидаться темноты.

Стемнело же быстро. Я выполз из-под пакетов с героином и заглянул в окно сакли. Там шел пир, все сидели за столом, на столе стояла еда, выпивка, какая-то девушка-блондинка, явно невольница этих бандитов, танцевала почти без одежды, а они, скалясь от восторга, хлопали в ладоши. Тут скрипнула дверь, и один из гуляк вышел помочиться. Я подкрался к мочившемуся, свернул ему шею и завладел его автоматом.

Что я сделал потом, догадаться нетрудно: ворвался в саклю, заорал: «А-а-а!» и выпустил весь рожок в эту мразь. Им всем хватило одной очереди. Блондинка-невольница после первых моих выстрелов сразу упала на пол и не пострадала, а когда я отстрелялся, бросилась мне на грудь и, заливаясь горькими слезами, начала благодарить меня как своего спасителя. Я расспросил блондинку — где находятся остальные и как они вооружены, после чего, перезарядив автомат и взяв с собой еще один, вышел из сакли, к которой уже сбегались прочие бандиты. Я ударил по ним с двух рук, и они начали падать, как подкошенные. Мои пули настигали их везде, я не давал им пощады, а тем, кто оказывался ранен, а не убит, все равно не удавалось остаться в живых: за мной шла блондинка-невольница и методично всаживала каждому пулю в затылок из тяжелого черного пистолета.