Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Он добежал-таки до угла, завернул за угол и нос к носу столкнулся с бедолагой, который явно двигался прямиком к опасной зоне. «Бежим!» — крикнул Половинкин прямо в лицо бедолаге, развернул того одним резким движением, и оба они побежали прочь и от ресторана, и от погибших милиционеров, и от подстреленных прохожих и прочих.

Но бежали они недолго: уже на следующем перекрестке прямо перед ними затормозила большая темно-синяя машина, и шофер этой машины прокричал в открытое окошко, что послан он Половинкиным-вторым на поиски Половинкина-первого и бедолаги и что Половинкин-второй ждет не дождется их для продолжения приятного совместного времяпрепровождения, выслушивания красочных рассказов об удивительных приключениях, выпиваний и закусываний. Половинкин-первый и бедолага впрыгнули в темно-синюю большую машину, машина резво взяла с места и через каких-то полчаса они уже выходили из машины на дворе поместья Половинкина-второго, а посланные хозяином молодые люди любезно помогали им выходить. «А все-таки интересная жизнь начинается!» — подумал Половинкин-первый со свойственным ему философским задором, с неизвестно откуда взявшейся ленцой позволяя себе помогать и замечая, что...

...в начале аллеи, уходившей в темный, играющий изумрудом и синью лес, стоит бывшая жена заместителя начальника политчасти столовой. Половинкин и бедолага подошли.

— Здравствуйте, молодые люди! — сказала эта женщина. Бедолага буркнул в ответ, что, мол, какой он на хрен «молодой человек», что, неровен час, станет дедом, а вот Половинкин понял, что и бывшую жену заместителя начальника политчасти столовой вполне можно понять. Как, впрочем, и всех других женщин. И мужчин.

— Здравствуйте, — сказал Половинкин и наклонился к ручке и поцеловал пахнущую духами кожу, а браслеты на запястье женской руки звякнули как-то жалобно.

А бывшая жена заместителя политчасти столовой посмотрела сверху вниз на голову Половинкина, увидела уже довольно приличную лысину, и в душе ее завихрились и зароились воспоминания о недавних годах, о бывшем муже, совсем недавно из полунебытия просившем немного денег. И пока Половинкин целовал ей руку, бывшая жена заместителя начальника политчасти столовой подумала, что, кто знает, сколько стоит год у каждого отдельного человека? Быть может, этому неприятному человеку с красным платком на шее, который что-то бормочет про свою дочь и про свои обиды, вовсе не те сорок, на которые он выглядит, а лишь лет пятнадцать? Или, наоборот, все восемьдесят семь и скоро его тело рассыплется в прах? А этот, целующий руку, может, тоже давным-давно старик, и воспоминания о нем, таком сладком, сочном и неугомонном, коими она была преисполнена столько лет, вовсе не воспоминания, а выдуманная ею самой сказка, и был он горек, сух и ленив, а все она придумала, чтобы хоть как-то скрасить свой неудачный брак с тем козлом, грубияном и алкоголиком, которым был ее муженек? И эти мысли так завладели бывшей женой заместителя начальника политчасти столовой, что она даже покачнулась, глаза ее закатились, и она чуть не грохнулась навзничь, и если бы не бедолага, поймавший ее за локоть, так бы и случилось.

— Ах, что-то душно! — сказала она и, словно спохватившись, всплеснула руками и повела бедолагу и Половинкина-первого в дом, в пиршественной зале которого Половинкин-второй уже восседал во главе богато накрытого стола и ждал только их троих, задержавшихся в парке. Бывшая жена заместителя начальника политчасти столовой, бедолага и Половинкин-первый поднялись по мраморной лестнице, прошли мимо мраморных колонн, перед ними открылись высокие двери, бронза и венецианское стекло, чистота и порядок, красота и гармония, всем по заслугам, боги смотрят сверху, они среди смертных, они — вместо смертных, несут их ношу, тянут их лямку.

Половинкин-второй поднялся со своего места и приветствовал вошедших с бокалом в руке, и все гости поднялись тоже, и молодая жена Половинкина-второго, и ее верные подружки, свежие и румяные, цветущие молодыми годами своей юности и красоты. Бывшая жена заместителя начальника политчасти столовой села рядом с дочерью, бедолаге и Половинкину-первому отвели почетные места прямо напротив Половинкина-второго, они также взяли бокалы, провозгласили здравицу хозяину дома, его друзьям и любимым, опорожнили бокалы до дна и приступили к закускам. Но стоявшие за их спинами молодые люди во фраках и белых перчатках скучать не дали и их бокалы наполнились великолепным вином и были опорожнены вновь, а потом еще и еще раз, а когда с закусками было покончено, но требовалось прерваться перед приемом горячего, Половинкин-второй прокашлялся, и все поняли, что он собирается поведать о других своих приключениях. Так и было на самом деле, но еще до того как начать, Половинкин-второй попросил у своей молодой жены и присутствовавших дам извинения за те, быть может, вольные и даже слишком вольные детали, которыми ему придется уснастить свою четвертую историю, ибо она в жизни была таковой, что если при пересказе что-то из-за ложного стыда опустить, то пропадет сама поучительная суть. Все присутствующие дамы и молодая жена извинили Половинкина-второго и в один голос уверили, что прошлое, каким бы оно ни было, лишь подчеркивает его достоинства и нынешние выдающиеся качества.

И тогда Половинкин-второй начал свой очередной рассказ...

«После возвращения домой из поездки на север мне отдохнуть не удалось. Сразу навалились дела — и братишка был по уши в долгах: пришлось разбираться с его кредиторами, — и сестра, которая стала владелицей сети массажных салонов, успела нагрубить разным начальникам, отказавшись платить им взятки: пришлось идти к этим начальникам, слишком большим для того, чтобы не платить, за сестру извиняться и деньги все-таки давать. Да и в моих делах не было должного порядка. Кое-кто явно хотел прибрать к рукам недавно купленный мною банк, продажная журналюга написала статью, будто во время организованных мною гастролей вместо столичной «звезды» выпустили на сцену двойника, проблядушку из сестриного массажного салона, хотя мне, по сути, что «звезда», что проблядушка — все едино, лишь бы в кассу поступали деньги, а еще один налоговый полицейский начал ходить за моим бухгалтером и предлагать тому продать меня с потрохами. Так что я оглянулся по сторонам и понял, что куда не кинешь — всюду клин, и надо как-то так исхитриться, чтобы все проблемы решились в мою пользу. И я решил поехать за бугор повидаться с теми ребятами, с которыми сидел на зоне и которые теперь жили во всяких шале и кастлах, в Швейцариях да Англиях, и которые оттуда держали хорошие дела.