Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Тут оказалось, что все гости уже закончили под рассказ Половинкина-второго еду и требуется перемена блюд. Что и было сделано. Подали десерт, коньяк и ликеры. Дамы поднялись, и молодая жена Половинкина-второго попросила позволения удалиться в сад, где для дам были накрыты столы с фруктами, чаем, кофием и сластями.

— Как же?! — удивился Половинкин-второй. — Вы не будете присутствовать при продолжении моего рассказа?

Однако молодая жена Половинкина-второго сослалась на некоторое недомогание, и хозяин настаивать не стал, тем более, что по его лицу сразу угадывалось, что теперь, без женщин, можно будет еще более уснащивать рассказ теми деталями, которые все-таки вынуждено опускались. Женщины покинули зал, остались только мужчины, а Половинкин-первый обернулся к бедолаге и сказал, что ему очень нравится этот рассказ, что он испытывает глубочайшее уважение и к Половиникну-второму и к его многотрудной судьбе. Бедолага пожал плечами, собрался было что-то произнести, но ему налили большой бокал коньяка, дали кусок пирога и чего-то засахаренного, и бедолага занялся делом.

Вскоре все почувствовали совершеннейшее расслабление. Во всяком случае, Половинкин-первый расслабился настолько, что бедолаге пришлось ему, обожравшемуся и опившемуся, помогать из-за стола подниматься и сходить по ступеням вниз, в другое помещение, где, под низкими сводами, в прохладе и полумраке, по приказанию Половинкина-второго было приготовлено тонизирующее питие. Половинкин-первый пребывал в каком-то тумане до тех пор, пока не пригубил стакан с питием. С первых глотков он почувствовал, что пьет нечто совершенно восхитительное, но по поводу ингредиентов сильно засомневался и с мучающими его вопросами, запинаясь и заговариваясь, обратился к однофамильцу. Половинкин-второй обращению очень обрадовался и предложил гостям выслушать подробный рассказ и о рецепте напитка и о том пути, которым рецепт к Половинкину-второму попал. Гости — и Половинкин-первый в том числе — шумно выразили свое одобрение, и хозяин продолжил повествование о своих чудеснейших приключениях.

«Библиотекарь имел на зоне кликуху Бормота. Что-то подсказало мне, что, когда вокруг стеной стоят голые, непонятно чего хотящие бабы, называть его такой уничижительной кличкой нежелательно. Бормота смолил сигаретку, не иначе как моршанскую «Приму», и тогда я, в порядке подката к этому лоху, попросил у Бормоты хоть пару раз дернуть, и он протянул мне обмусоленный бычок вонючей сигареты. Точно! Моршанская «Прима»! Преодолевая тошноту, я затянулся, вернул бычок и спросил — что со мной будет и что значит «попался»? Загасив окурок ловким движением мозолистой пятки, Бормота поведал, что попал я к злобным ведьмам, готовым на все, лишь бы унизить мужика. А еще он добавил, что бабы очень недовольны, что вместе со мной не был найден мобильный телефон, знак особого достоинства, вручаемый им, Бормотой, царем, наиболее отличившимся, и они думают, что нашедшая меня баба мою мобилку, как и мои бабки, припрятала, и именно поэтому меня привели на разбирательство. Искоса взглянув на стоявших полукругом баб, я обнаружил, что у всех них действительно имеются мобильные телефоны: у одной — в волосах, у другой — пришпилен к заднице, у третьей — воткнут меж грудей.

Но думал я о другом: почему именно Бормота сидит на троне, почему он, дешевка и мелочь, вершит суд и управление в городе голых баб. Он же — всегда был хитер! — угадал мои мысли, наклонился и признался, что все дело в его природных ласковости и нежности, в способности загодя угадывать любые бабские капризы, но поддерживает он себя с помощью вот этого самого коктейля, который мы сейчас пьем, включающего в себя «кристалловскую» водку, яичный желток из яиц сельхозхозяйства «Московский», перец, пантокрин, женьшень, мёд, а также — еще одну секретную добавку, здоровенная бутыль которой стоит у него в покоях и которую стерегут две самые злобные голые бабы. А еще он сказал, что с удовольствием понаблюдает за моими мучениями и тщетными потугами от мучений избавиться, точно так же, как я наблюдал за его мучениями на зоне, где он подвергался издевательствам со стороны таких же, как я, отморозков.

Никого я на зоне не мучал, никого не унижал, а наоборот — всегда был защитником слабых и утешителем гонимых. А что касается Бормоты, то всегда его привечал, вел с ним разговоры о поступающих в библиотеку новинках, обсуждал затронувшие меня литературные образы, интересовался жизнью писателей, как умерших, так и живых. Да послушать наши с ним разговоры собирался народ! Это были не разговоры даже, а диспуты! Мы спорили до хрипоты, а потом, после диспута, я угощал его и выпивкой и куревом. Попробовал бы его кто-то тронуть! Я рот тому разорвал бы от уха до уха, но спорить с восседавшим на царском троне фраером было бессмысленно. И тогда я сказал, что все мои бабки действительно прикарманила моя голая баба, а мобильный телефон покоится неподалеку от места катастрофы, на морском дне в специальном непромокаемом контейнере.

— А вот ты нам это место и покажешь! — сказал Бормота, подозвал одну из баб с мобилкой, дал соответствующие поручения, грузно поднялся, запахнулся в кусок воздушной ткани и тяжелой походкой двинулся к ведущей во внутренние покои двери.

Моя голая баба стояла рядом и пританцовывала. Не иначе как предвкушала — что она со мной сделает, лишь только мы останемся один на один. Все прочие тянулись к выходу. Не избежать бы мне неприятностей, но мою голую бабу окружили бабы-стражницы и под аккомпанемент ее протестующих криков куда-то повели, а та, что с мобилкой, схватила меня за руку и потащила за собой.

На берег моря меня вывели в состоянии жалком и растерзанном. Там уже была готова большая лодка. Бабы-гребцы стояли с веслами наготове, сам Бормота, в кепочке с якорем, явно собирался капитанить, покрикивал на баб, прохаживался взад-вперед с гарпуном под мышкой, смотрел в морскую даль, щурился, а когда меня притащили, еще долго делал вид, что не замечает. Наконец он снизошел, приблизился.

— Так, сейчас отплываем, — Бормота был сама сосредоточенность. — Приготовься!

А что мне было готовиться? Я был совершенно готов. Все было ясно — мы отплываем, плывем, я указываю место, каким-то способом они проверяют — вру я или не вру, потом у меня еще есть в запасе пара попыток, но конец очевиден: меня бросают за борт, бабы лупят веслами, Бормота пронзает гарпуном, потом из меня делают чучело для их морского музея. Впервые за долгие годы, за время испытаний и тревог, я подумал: «Пинцет котенку!» и тут же был брошен на дно лодки, бабы с веслами залезли следом, Бормота сел на банку, другие бабы столкнули нас в прибой, и тут началось!