Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Ко мне вышла еще одна пара, явно — начальники и расспросив еще раз, сказала в один голос: «Добро пожаловать на остров Любви!» Вот-те и приехали! Да, это был тоже, как и у голых баб, остров. На этом острове с определенного возраста все жили парами, везде и всюду ходили только вместе, ни на секунду не расставаясь, а уж счастливы были так, что просто слов не хватает.

Мне помогли вылезти из лодки — бумажечки и прочее, бронштейновское, я захватил с собой, — и отвели в тенек. Там меня напоили-помыли-накормили, дали сандалии, дали какую-то хламиду, расспросили — в чем моя профессия? что умею? чем хочу заниматься? Что я мог им ответить? Какая, япона мать, у меня профессия! Но тут я вспомнил, что когда-то учился вырезать из дерева, что даже для одного серьезного человека делал шахматные фигурки. Я сказал об этом, и они так обрадовались! Тут же дали мне кусок дерева, острый нож, и я в два счета вырезал двух целующихся голубков. После этого — все! Я стал их, на все сто!

Меня отвезли в город, прокатили по улицам, показали достопримечательности. Везде у них стояли памятники: мужчина и женщина, то обнимаются, то целуются, но многие памятники были не в лучшем состоянии, и мне объяснили, что мне предстоит серьезнейшая и ответственнейшая работа: сначала подремонтировать имеющиеся памятники, а потом приступить к сооружению новых. Я попытался объяснить, что вырезать из куска дерева целующихся голубков — одно, а ремонтировать памятники, многие из которых из настоящей бронзы — у нас бы их давно пихнули куда надо! — а были и из мрамора, и из гранита — дело совсем другое. Но меня даже слушать не стали, а подвезли к шикарному дому, завели вовнутрь, показали классную обстановку и шмотки в шкафу, все — точно под мой размерчик, и сказали, что могу жить в этом доме, что дом мой, что обстановка моя и шмотки — тоже, но при одном условии: так как на острове Любви люди поодиночке не живут, а живут только с женами или мужьями, мне надо жениться. «На ком же мне надо жениться?» — поинтересовался я, а мне и сообщили, что как раз вечером будет очередной фестиваль невест и женихов, и там я и обязан найти свою половину, а пока могу отдохнуть и набраться сил...»

Тут рассказ Половинкина-второго был прерван появлением какого-то молодого человека, который подошел к рассказчику и что-то прошептал тому на ухо. Половинкин-второй снисходительно рассмеялся, знаком велел всем присутствующим подняться и последовать за ним. Выяснилось, что его молодая жена, ее подруги и прочие женщины решили из-за злобных комаров вернуться в дом и распорядились подавать чай, кофе и легкие закуски в одной из зал, где и ожидали мужчин, дабы заодно услышать окончание истории. Все поднялись по ступеням, прошли через большую залу, где шли приготовления к танцам, и оказались в зале поменьше, где женщины щебетали вокруг накрытых к чаю и кофе столов. Гости расселись, Половинкин-второй нежно поцеловал свою молодую супругу, попросил у нее разрешения продолжать.

— Конечно, мой дорогой, конечно, продолжай! — сказала молодая жена Половинкина-второго совершенно ангельским голоском.

— Но ты же не слышала середины!

— Ничего! Ты все равно так интересно рассказываешь! — и Половинкина налила мужу чашечку кофе.

«Да, и тем вечером я тоже выпил чашечку кофе, — продолжил Половинкин-второй, — конечно, не такого ароматного и вкусного, и вышел из дома на лужайку, где уже ждала машина с мужчиной-женщиной, которые и должны были отвезти меня на фестиваль. Мы отправились. По дороге эти мужчина-женщина, не переставая, лепетали о том, как прекрасно жить на их острове, какие тут царят гармония и согласие, как здесь все волшебно и сладко, а уж про то, какие здесь женщины (это сказал мужчина) и мужчины (это сказала женщина), и говорить даже нет смысла, ибо женщины нежны, страстны и добродетельны, а мужчины крепки, неутомимы и великодушны. Я слушал их, слушал, а мысли мои роились сами собой и среди них возникали самые неожиданные. Ну, скажем, а вот не вдуть ли мне женщине, пока мужчина ведет машину, или, наоборот, не вдуть ли мне мужчине, пока женщина так самозабвенно лепит про этот остров Любви? И тут оказалось, что жители острова любви — телепаты, и этим объяснялось то, с какой легкостью мы друг друга до этого понимали: они тут же просекли мои идеи, в один голос их осудили и сказали, что и блуд и супружеская неверность у них наказываются смертью!»

Тут рассказ был прерван аплодисментами. Хлопали только женщины, а громче всех — молодая жена хозяина поместья. Половинкин-второй поинтересовался — почему его жена хлопает с такой страстью: ведь он еще ни разу не дал повода усомниться в его верности, а верность его безгранична? В ответ молодая жена Половинкина-второго сказала следующие слова:

— Этот мир, в котором мы с вами живем, был построен мужиками для мужиков, и нам, женщинам, найти в нем достойное место очень сложно. Главное же в том, что это место нам все время навязывают, нам на него указывают, нам про него твердят. Нас ставят на это место помимо нашей воли. А мы хотим иного. Даже не места, а отношения. Чтобы нам не указывали, не твердили. И чтобы не было того, что мужикам одно можно, а нам то же самое — нельзя. Поэтому мы хотим свободы. Но какой может быть свобода во враждебном мире? Только свободой страха! Свободой висящего над головой кирпича. Висящего на тонкой, готовой вот-вот оборваться нити. Посему угроза смерти за супружескую измену есть воплощение такой свободы, а воплощенная свобода...

Закончить молодой жене Половинкина-второго не удалось: муж запечатал ее уста крепким поцелуем, гости, сначала не знавшие как себя вести, потом начали считать: «Раз-два-три!», кричать: «Горько!» и, одним словом, стало так весело, что оторвавшись от уст жены, Половинкин-второй немедленно приказал налить всем шампанского.

Шампанское внесли в серебряных ведерках со льдом, пробки ударили в потолок, зазвенели бокалы, а возбудившиеся дамы тут же предложили перенести продолжение рассказа об острове Любви на более позднее время, а сейчас устроить танцы. Все перешли в залу, оркестр завернул ударный ритм, и гости тут же начали вибрировать и подпрыгивать, выделывать ногами разные кренделя и вышагивать в разные стороны, топтаться на месте с вольным гиканием, а также — подпрыгивать и орать нечто несвязное.

Половинкин-первый и бедолага танцевали рядом. Бедолага «давил шейка», а именно, делая попеременно упор на одну ногу, вращал другой, при этом активно работая локтями, а Половинкин-первый просто громко топал по паркетному полу, но зато его лицо, запрокинутое кверху, с полузакрытыми глазами и распахнутым ртом, танцевало от тела отдельно: все перевивы мелодии, все ухабы ритма отражались на нем. К ним приблизились две молодые женщины в воздушных, легких платьях, с цветами в распущенных волосах, которые завлекли и бедолагу и Половинкина-первого сначала в единый круг, а потом каждая из молодых женщин положила руку на плечо своего партнера, придвинулась к нему ближе и закружила его в танце, в ритме вальса, заставив обнять себя за тонкую, гибкую талию.