Дмитрий Стахов - Сон в начале века

Короче — развелись, и дело с концом.

Смиренина с сыном обосновалась в большой комнате, бывший муж — в маленькой. Иногда они все втроем смотрели телевизор, иногда Смиренина стирала для бывшего мужа, кое-когда — готовила. Он же, крутясь как белка в колесе, предчувствовал, что его настигает фатально молодеющий бич двадцатого века, и в самом деле — умер от инфаркта, за рулем изрядно проржавевшей машины, на том же самом проспекте, где встретил Смиренину, не дотянув трех суток до очередной годовщины их первой встречи, но почти в тот же самый час — что-то около четверти первого.

Второе замужество Смирениной было результатом осознанного действия: ей захотелось чего-то перспективного. Другое дело, что второй муж оказался в конце концов совсем не тем, за кого надо было выходить, но это — превратности судьбы, а отнюдь не метода.

В те времена Смиренина печатала на машинке в одной конторе, в предбаннике возле двери начальника конторы, человека со связями, могущего многое, ну — и так далее.

Дьявола вроде бы не существует. Души — вроде бы тоже. Получается, если иметь в виду невозможность продажи несуществующего несуществующему, что сделка, которой столько уделяли внимания в прошлом, бессмысленна, но при взгляде на Смиренину, в особенности когда взгляд этот кидали люди, ее знающие не один год, закрадывалось сомнение: а вдруг?

Смиренина, несмотря ни на что, юнела и цвела.

Быть может, это инфернальное «а вдруг?» и скосило ее будущего второго. Он выходил из кабинета начальника — когда он входил, Смиренина курила на черной лестнице, — увидел ее и понял: она!

Он ехал за границу: работать, делать дело, надолго. И ему нужна была жена.

Период ухаживания, из-за его поразительной — даже для видавших виды — краткости, можно полностью опустить. Вместо этого лучше уравновесить инфернальное и мистическое прозаическим и рациональным: ему не нужна была жена со связями, он не хотел, по своеобразному кодексу порядочности, наносить связям такой жены урон или травму — ведь его дело за границей было специфического свойства и заключалось в том, что деньги государственных структур, выделенные на рекламные буклеты и телевизионные ролики он собирался обманным путем вложить в оформленную на подставных лиц фирму, предъявив государству лишь сигнальные экземпляры буклетов и липовые договоры. Женившись же на Смирениной, он даже стал пользоваться еще большим доверием: смычка с народом, простота, вызывая некоторое удивление, тем не менее еще поощрялись, тем более — в его случае, ведь он был из высших слоев, кругов, сфер.

Смиренина до самого конца своего второго замужества пребывала в неведении относительно замыслов мужа.

Правда, что-то неясное посетило ее незадолго перед отъездом. Она сидела на маленьком стульчике сына в бывшей комнате первого мужа, нынешней детской, курила вызывающие легкую тошноту длинные сигареты, отчего знакомые обойные узоры слагались в новые комбинации, пыталась привыкнуть к своей будущей роли жены отечественного бизнесмена. Она думала: с ролью ей не справиться. В будущем ей что-то не нравилось. Она не могла понять — что. Она курила, пыталась разобраться.

За окном, на крыше гаража, работали кровельщики.

И тут появилась Светка. Ее зависть была такова, что уже перешла все мыслимые пределы и стала не завистью, а желанием счастья для Смирениной.

Смиренина еще раз задумалась над своей будущей жизнью, но и это задумывание было мимолетным.

В северном соседе великой страны за океаном Смирениной жилось прекрасно, но ее второй муж, примеривая на себя образ жизни аборигенов, думая теперь не только о деле, но и о большой бизнесменской семье, заставил Смиренину перестать принимать пилюли. Когда настало время рожать — об этом он и не подумал, — Смирениной пришлось на седьмом месяце отправиться на родину: деньги на роды здесь были, дело крутилось уже с размахом, но заплатить их тогда, заплатить из своего кармана было равнозначно гибели дела, пошли были разговоры — откуда, да почему.

И Смиренина родила второго парня дома.

Второму мужу Смирениной ждать бы Смиренину с детьми в Торонто, продолжая наваривать и наваривать, а он — наивняк! — приехал за ней и был повязан прямо в аэропорту: один из его западных, легальных компаньонов, любитель честной игры, поинтересовался: куда это все-таки уходят средства?

Конфискацию по суду и последовавшую вскоре быстротечную смерть второго мужа — не иначе как у него были серьезные завязки и кто-то не хотел, чтобы второй муж рано или поздно разговорился, — Смиренина пережила спокойно. Она вернулась в ту же самую контору — машинка уже была заменена на компьютер, но это Смиренину не смущало, — жила в той же самой квартире первого мужа. Светка появлялась часто, а зависть ее, совершая новые и новые метаморфозы, была теперь завистью к трудной судьбе Смирениной.

В один из дней Светка появилась с букетом ромашек и двумя большими пакетами томатного сока, с картошкой и хвостом зеленого лука. А еще Светка принесла западный журнал, с огромным риском украденный из библиотеки, на развороте которого был запечатлен эпизод процесса над вторым мужем Смирениной.

Светка отнесла букет, картошку и хвост лука на кухню, а журнал положила, предварительно развернув, перед Смирениной.

Смиренина, вместо узоров ковра, водила пальцем по лицу слушающего приговор мужа, Светка жарила картошку, с шумом пила томатный сок, грызла лук, а в дверь вдруг позвонили. Утирая губы, Светка пошла открывать: на пороге стоял элегантный негр с тем же самым журналом, что лежал перед Смирениной.

— Вам кого? — грубо спросила Светка: она не любила негров.

Это был тот самый западный компаньон, заложивший мужа Смирениной.

Бедняга, он не подозревал, что его интерес, продиктованный желанием помочь, организовать дело так, чтобы деньги не уходили впустую, приведет к таким последствиям: неделю назад, подъезжая к Мюнхену, он из передачи местного радио узнал последние новости по нашумевшему делу и, в частности: тот, кого он заложил, уснул последним сном.

Гюнтера накормили картошкой, напоили соком. Потом он уехал, захватив с собой Светку. Смиренина, баюкая малыша, подошла к окну: с крыши гаража сдирали кровлю, листы с треском ломались, малыш хныкал.

Кровельщики никак не могли закончить работу.

Гюнтер стал появляться. Бывало, что его посещения совпадали со Светкиными: тогда Светка фыркала, вытаскивала Смиренину в другую комнату, где, рискуя разбудить малыша, шипела: понимает ли Смиренина, кто этот Гюнтер, что этот Гюнтер наделал, знает ли она, что за такие дела полагается?

Смиренина кивала: она все понимает, она все знает.

У Светки возникла идея охмурить Гюнтера — ошибся бы тот, кто подумал: чтобы отвести соблазн от подруги, — но идея провалилась. Смиренина-то продолжала, несмотря на все перипетии судьбы, юнеть, даже бедра ее становились бедрами подростка, а Светка раздавалась, и Гюнтер напрямик заявил ей, что она не в его вкусе.