Гарий Немченко - Отец

Потом, говорит Всеславский, чувствую, что-то в управлении не так. Вроде бы все в порядке, а все же чего-то не хватает. А потом вдруг стукнуло: второй день Толик не идет! Подождал, говорит, еще подождал, наконец, не выдержал, пошел сам в бригаду, спрашиваю: это что тебя, Анатоль Егорыч, не видно? А некогда, отвечает, работаю!

И как пошел Толик, как пошел! Как будто талант какой в человеке открылся. Работу, за которую лучшие бригады не берутся, дадут — сделает. На него уже не надеются, а он, глядишь, и тут смог. Тут уже о бригаде Чумакова начали поговаривать, и вслед за Всеславским стали все его постепенно величать: Анатоль Егорыч.

Злые языки, правда, поговаривали, что Всеславский, мол, мужик хитрый и просто хочет слегка подстегнуть признанных своих бригадиров, которые давно уже в передовиках и по этому случаю, как оно часто бывает, слегка заелись.

Так, нет ли, попробуй тут разберись, но только когда вместе с двумя другими своими ребятами Чумаков придумал это приспособление для подливки колонн, тут уж всем оставалось только руками развести. Оно и дело нехитрое — большая металлическая воронка да шланг от компрессора, но до Толика ведь никто из наших не догадался. И сколько кураторы стучали в бетон, сколько находили пустот, а тут — на тебе, вся проблема!

На следующий день после того, как Эдик увидел Чумакова с Травушкиным, он к бригадиру — с разговором:

— Так что, Анатоль Егорыч? Говорят, закорешевал ты с нашим куратором?

Конечно, хорошо, если бы вы и Толика видели… Он какой-то такой: высокий, нескладный, с длинными руками. Глаза у него большие и серые, а зубы слегка щербатые, и улыбка от этого выходит не только добрая, но и будто как у маленького, застенчивая. Да и вообще он, пожалуй, похож на большого ребенка, хоть парню, можно сказать, под тридцать…

Эдику он теперь только ласково улыбнулся:

— С Алексей Кириллычем?

— И на какой вы почве?

— Что «на какой»?

— Подружились, имею в виду.

— А не знаю. Интересно, да и все.

— Что же интересного?

— А все. Он мне по истории рассказывает.

— Это как, то есть?

— Да а так. Идем, а он говорит. А когда станет… Если очень интересно или момент какой. Станет, и голову вверх, а руку — вот так…

— И о чем же вы вчера, например?

— А про Мамаево побоище. Как Сергей… Сергий Радонежский пешком всех князей русских обошел, не ссориться уговаривал, а вместе выступить. Летопись пишет: братья! В бедах пособивы бывайте!.. Он остановился, и так чудно: «Бра-атья!» Голос задрожал, и как будто слезы…

— Это Сергий-то? Радонежский?

— Травушкин! Алексей Кириллыч. А я раньше знал, да как-то не думал. А Сергий дал Дмитрию двух монахов. Во-от были…

— Амбалы?

— Богатыри! И один потом, Пересвет, убил ихнего Челубея. И тот тоже был… крепкий из себя. Представляете, сколько воинов мог бы он уничтожить, если бы не этот монах, не Пересвет. Он, конечно, знал, на что идет. Они оба погибли.

— Оба, угу…

— Он говорит, в летописи по-разному. В одной, что остались лежать и тот и другой посреди поля. А в другой — вроде нашего Пересвета конь все же принес на себе к своим. Мертвого. Кому верить? Алексей Кириллыч говорит: в разные, ну, что ли, моменты своей жизни человек и верит по-разному: то одной, а то другой летописи… Смотря что у него на душе.

— Угу… ну, и когда этот ваш университет культуры начался?

— Летом еще. Осенью верней.

— Так и было? Он к тебе подошел и говорит: а хочешь, я тебе по истории?.. Послушай-ка, мой молодой друг, про Пересвета.

— Да почему? Просто я как-то шел на электричку, а он впереди. За спиной вроде неудобно, я и догнал. Стали что-то такое разговаривать. А тут дождь. Прямо ливень. Может, помните, это когда осенью, а с грозой — еще газета писала? В общем, я ему: вы меня извините, Алексей Кириллыч, надо мне бежать. Видите, какая туча? А у меня цемент раскрытый лежит, совсем выскочило — ну как схватится, пропадет… Это, помните, тот, что бульдозер мешки прорвал, а мы его в одну кучу?

— Ну… и?

— А как раз успел. Рулон толя размотал, прикрыл.

— Чуть-чуть не хватило, а ты с себя куртку…

Толик удивился:

— А вы откуда?

Эдик прищурился:

— Догадываюсь!

— Там как раз клинушек остался, я, и правда, курткой.

— А сам? — Эдик смотрел на него уже как исследователь.

— Да не сахарный. И потом ливень косой был.

— А Травушкин? Подсмотрел небось? Вернулся проверить?

— Да почему?

— Сам ему рассказал?

— Да зачем бы. Он же за мной побежал, только я скорей, а он капельку позже. А тут увидал, что я куртку, да пиджачок с себя — хлоп его рядом. А сам — ко мне под колонну. Так и простоял, пока ливень не кончился…

— Ты вот что, — сказал Эдик весело и вместе с тем строго. — Молодец! Ты слушай его, Травушкина, внимательно!

— А я и так внимательно.

— Когда у вас будет про Бородино, ты мне скажешь. Не забудешь? Тоже очень хочу еще раз…

— Обязательно позову, — закивал Толик радостно. — Алексей Кириллычу сказать?

— Не надо пока. Мы ему сюрприз.

— Значит, пока не буду.

— Ты молодец, что этот цемент накрыл, — похвалил Эдик. — Честное слово, молодец!

Как вы, конечно, догадались, Эдик очень твердо усвоил, что и в условиях НТР психологический фактор — дело далеко не последнее. И очень скоро ему представился случай доказать это многим — хотя бы в управлении у бетонщиков.

Тут у них как раз создалось такое положение, какое обычно получается при спешке, когда в одном месте хорошенько поднажмут, зато в другом недосмотрят. Выяснилось вдруг, что одной из бригад не совсем так растолковали задание, вышла путаница с чертежами, и бетонщики добавили в нее еще и кое-что от себя. И фундаменты по одной из осей вышли, прямо сказать, совсем никудышние. А на деньги за них в управлении очень рассчитывали. Удалось бы эти фундаменты, что называется, спихнуть, и у бетонщиков вышло бы приличное перевыполнение за месяц, и они крепко поправили бы дела и с квартальным планом, не говоря о том, что тут пошли бы тебе и премии, и талоны на «Жигули», и знамя…

Старик Травушкин только что появился на стройке после долгой болезни, и Всеславский совсем было собрался поехать к нему в УКС [2] УКС — управление капитального строительства. , чтобы объяснить положение, потолковать миром да постараться выцарапать на план пусть не все, но хоть какую-нибудь сумму посолидней. Однако Агафонов его отговорил. Эдик брался злосчастные эти фундаменты сдать все до единого и получить за них целиком.

— И как ты, любопытно, умудришься? — спросил Всеславский.

— Да, в общем, ничего оригинального, — скромно сказал Эдик. — Просто переставить бригады… Сейчас же посадить на эти фундаменты Чумакова, а на его участок бросить Кривулю. Бьем таким образом сразу двух зайцев: во-первых, Травушкин, не глядя, примет у Чумакова все, что тот предъявит, а во-вторых…