Юргис Балтрушайтис - Литва: рассеяние и собирание

Напишу тебе вскорости. Мой итальянский сегодня подводит меня, не могу говорить так, как хочется.

Поводыря до сих пор не получил. Пусть мне вышлют [212] Речь идет о книге рассказов Дж. Папини «Слепой поводырь» (Papini G. Il pilota cieco. Napoli, 1907), высоко оцененной Балтрушайтисом. .

Напиши мне еще. Обнимаю, твой

Юргис.

<5/18 ноября 1910 г. Вевей>

18. XI.1910

Дорогой Джованний! я прекрасным образом возвратился [213] Балтрушайтис возвратился в Швейцарию, где в это время жил, из Италии, после свидания с Папини во Флоренции. . Мы в снегу. Бедный Толстой уже умер [214] Лев Толстой умер 7/20 ноября 1910 г. Балтрушайтис откликается на какое-то непроверенное сообщение в европейской газете, опережающее неизбежное событие. Папини, высоко ценивший Толстого и много о нем писавший, опубликовал «Молитву за Толстого (до его смерти)» (La Voce. — Firenze, 1910. — 24 nov. — P. 441). . Я очень горюю. Великое Солнце закатилось. Титаническое усилие. Он не смог вырвать у Moȷρα [215] Богиня судьбы и смерти (греч.). ту тайну, которой нам не хватает. Напишу тебе в самом скором времени.

Твой Юргис.

<14/27 ноября 1910 г. >

27. XI.1910

Дорогой брат! ты доставишь мне большое удовольствие, если сходишь еще раз к Гордону Крэгу и познакомишься с ним более серьезно [216] Эдвард Гордон Крэг (1872–1966) — английский актер и режиссер, теоретик театра, крупнейший представитель символизма в театральном искусстве. Балтрушайтис дружил с Крэгом и был поклонником его искусства; Крэгу посвящено стихотворение Балтрушайтиса «Древнее сказание» (Вначале был лишь сон весенний…). . Твой Преццолини [217] Джузеппе Преццолини (1882–1982) — итальянский критик, издатель. В начале XX в. ближайший литературный соратник Папини. Г. Крэг в это время жил и работал во Флоренции, по всей видимости, Папини в письме к Балтрушайтису рассказал об их неудачном знакомстве с английским мастером. — как сам лично ты видел и слышал — здорово ошибся, осудив его с досадной торопливостью и обращаясь с ним, будто с каким-то гнусным негодяем. Повторяю — ты доставишь мне личное удовольствие, если будешь с Крэгом мягче и постараешься создать ему кое-какую известность, которую он по полному праву заслужил после очень долгих мечтаний и жестокой борьбы. Это человек, достойный всякой дружбы и всякой пропаганды. Потому что нас мало, Папини, и слишком мы одиноки. Теперь мы знаем, о чем идет речь, когда мы хотим жить по нашей вере, следуя необходимости и единственной истине наших непререкаемых представлений. Может быть, Крэг не сразу сумеет объяснить тебе свою задушевную мысль, тогда ты сам построй красивую теорию, следуя той, пусть смутной линии, которую я наметил тебе во Флоренции.

Дорогой брат, солнца слишком много сегодня, тишина вещей слишком торжественна, а мои человеческие горести, все печали растворяются, больше не слышны. И я живу мое великое мгновение, славя Бога за силу и отвагу, которые он судил мне.

Многажды обнимаю тебя. Все вышесказанное прошу сообщить также Амендоле [218] Джованни Амендола (1882–1926) — итальянский публицист, известный политический деятель-антифашист. Дж. Амендола и его жена Ева Амендола-Кюн — ближайшие друзья Балтрушайтиса, Амендола-Кюн перевела на итальянский язык книгу стихов Балтрушайтиса. .

Любящий тебя Юргис.

<17/30 ноября 1910 г. Вевей>

30. XI.1910

Дорогой брат! Спасибо за письмо. Напиши мне, как зовут этого твоего русского из Москвы [219] В неизвестном нам письме Папини рассказал Балтрушайтису о разговоре о его поэзии с неким гостем из России, имя которого установить не удалось. . Может быть, у меня и Тютчева есть что-то общее. И я рад этому. Боратынского — хотя должен был бы я знать — не знаю. Я уверен, много дураков будут говорить о каком-то влиянии этих двух величайших русских. Но всякий, кто немного понимает душу, прекрасно знает, что мой мир совсем иной, что он несравненно одинок. Кто говорит другое — слеп, глух. И еще ты должен раз и навсегда понять, что меня не знает никто. Даже среди моих задушевных друзей. Потому что — например — ¾ моей книги, которая сейчас печатается, я не читал ни одной живой душе [220] Речь идет о первой книге стихов Балтрушайтиса «Земные ступени» (М., 1911). . Мой лирический мир я выстроил в одиночестве моей воли, в тишине моих печалей, моих мук, слишком глубоких, чтоб сообщать их кому бы то ни было. Кроме разве тебя одного. Любые мнения мне безразличны, но все же я хотел бы знать имя.

Теперь у меня все прекрасно. Получаю корректуры книги. Сочиняю новые стихи, из следующей книги, которая будет в тысячу раз более одинокой, чем нынешняя [221] Речь идет о книге стихов Балтрушайтиса «Горная тропа» (М., 1912). . Шлю тебе еще 2 стихотворения [222] Приложения к письму мы не знаем. . Напиши свое мнение о них. Только искреннее, только самое строгое. Жаль, что сейчас не можешь услышать ритм, это вещь важнейшая.

Обнимаю тебя.

Твой Юргис.

<26 ноября / 9 декабря 1910 г. Вевей>

9. XII.1910

Дорогой брат! Я забыл сказать тебе одну вещь, красивую и важную… Между моею жизнью в Италии столько лет назад и последним моим приездом к тебе навсегда закатилось столько всего, что я любил всей душой. Открылась дыра, где исчезли мысли, мечты и люди, люди, словно моя обманная греза, печальная и веселая. Едучи во Флоренцию, я боялся, что буду вынужден и тебя найти за гранью моего племени. Но с огромной радостью, с глубочайшим волнением я нашел тебя навсегда великим, совершенным в моем смысле, я нашел душу навсегда мужественную, навсегда творческую, созданную к победе, к основанию вещей, которые начинают подлинную жизнь, наипоследовательную во всех планах, устроенную на земле, открытой тобою, расчищенной, облагороженной, окрещенной и благословленной тобою, Джованни Папини, наилучшим братом моим. Ты понимаешь, что я хочу сказать, хотя говорю я слабо и сбивчиво. Это высшая истина, я ее вижу, чувствую, возвещаю тебе. И ты можешь пользоваться ею в любое мгновение душевной печали, уныния, если ты его иногда знаешь. Вот. Считая себя принадлежащим к вере немногих стоящих, спешу высказать тебе мою совершенную веру в тебя. И ты должен радоваться тому, что искренняя и немного ясновидящая душа благословила тебе навсегда.

Хотел бы сказать тебе все это словом более торжественным, более мужественным, железным. Но ты и так меня прекрасно понял. Пиши мне. Где Амендола?

Обнимаю тебя.

Твой Юргис.

До сих пор все еще встречаются люди, чью жизнь изменили книги. Гюнтер знал, по меньшей мере, двух мужчин, пострадавших от набоковской «Лолиты». Один просто жил по ней, другой — очень хотел по ней жить.