Ли Би-хуа - Рассказы китайских писателей

— Господин Тан, извините меня, конечно, но по нашему делу у меня появляется все больше вопросов, — процедила я сквозь зубы.

— Вот поэтому я адвокат, а ты нет, — хмуро заметил Тан. — Закажи билеты в кино на половину восьмого — мне надо развеяться.

Сказано — сделано. К тому времени я уже знала, какие фильмы он предпочитает: патетические мелодрамы о большой и светлой любви, дурачащие домохозяек и вчерашних школьников, — что-то вроде «Титаника». Странно, не так ли?

Выйдя из кинотеатра, мы решили заглянуть в кафе по соседству — выпить кофе с бренди, очаровательный коктейль, который одновременно пьянит и бодрит.

— Сегодня, кажется, роковой вечер, и я даже и не найдусь, что сказать, — обронила я.

В ответ Тан, все еще находясь под впечатлением от просмотренного фильма, задумчиво произнес:

— В прежние времена любовь нередко равнялась смерти, которую неизменно встречали вдвоем; сейчас уже так не делается, сейчас любовь — это не смерть во имя любви, а любовь во имя любви. От жертвенности не осталось и следа, ей на смену пришел эгоизм.

— И мужчинам эгоизм дается лучше, чем женщинам?

— Безусловно, — он кивнул. — Если бы я действительно любил кого-то, то незамедлительно вооружился бы ручкой и изложил на бумаге свою волю.

Воля звучит, конечно, не столь ответственно, как завещание, однако сути это не меняет, тогда как речь идет о делах посмертных. Сегодня такая воля становится все более и более необходимой, потому что однажды может случиться так, что человека совершенно внезапно может и не стать. Уж я-то знаю это как никто другой.

— Завещание, может быть, ты и составишь, но как проследить за тем, что оно будет выполнено?

— Я сделаю необходимые пометки на полях — мои коллеги смогут в них разобраться, после того как я отбуду.

— Конечно, только зачастую такое отбытие может оказаться совершенно внеплановым.

— Здесь нет повода для беспокойства: раз уж это воля, то и на случай «внепланового отбытия» имеются специальные люди, чтобы ее выполнять. А почему тебя так взволновал этот вопрос?

Я смотрела не на него, а с печальным видом уставилась на фонарь за окном.

— Да нет, просто задумалась: если мать умрет, с чем я останусь: у меня нет ни состояния, ни близких людей, ни детей. Кажется, что такой, как я, даже и бумагу не придется марать излиянием своей воли.

Вот она злая усмешка жизни: воля человека — чистый лист бумаги.

Я поднялась:

— Давай уедем из Гонконга.

— Что? — переспросил Тан.

— Да, поехали на Коулун-пик, послушаем ветер… ну, о чем ты задумался?

На Коулун-пике нас накрыла волна темной и сладостной ночи, под которой мы страстно целовались в его машине. Я расстегнула ему брюки и села на него сверху, он показался мне зверем, на которого кто-то по ошибке надел рубашку. Мне кажется, плотская любовь похожа на зверя: она не ведает морали, не знает стыда, не терпит уступок. Одежду вешают на крючок или бросают на пол — так поступают и женщины, и мужчины, зачастую даже не приходится освобождаться от нее целиком — страсти кипят только «в низах». А мясо, особенно с кровью, — это самая аппетитная штука во всем свете. И откуда у меня такие представления? Может быть, это мои предки испортили меня? Неважно, но сегодня я испортила человека «из верхов».

Время шло.

Однажды в приемной раздался звонок:

— Здравствуйте, — ответила я. — Госпожа, представьтесь, пожалуйста, из какой вы компании? Вы можете оставить информацию для господина Тана.

— Ты так и не запомнила, кто я такая? — последовал ответ.

— Извините, я не знаю, кто вы, — голос мой не дрогнул. — Господин Тан сейчас на совещании и не может подойти к телефону.

— Да это ни в какие ворота не лезет! Я велю ему, чтобы он уволил тебя.

— Он уже очень давно меня уволил, — неслышно улыбнулась я. — Через месяц я стану его женой.

Я по-прежнему отвечала на звонки Тану, была его всемогущим привратником, фильтруя всю поступающую информацию. А кто-то встретил свое Ватерлоо, так что я больше не знаю, кто ты такая. Мне больше не нужно помнить, кто это — ГОСПОЖА ЯН!

За два дня до свадьбы мать подготовила для меня нечто особое, что она называла приданым.

— Мама, мы все современные люди, — заметила я. — О каком приданом может идти речь?

Но мать настаивала на своем — передать мне бочонок, который она до краев наполнила нашим фирменным маринадом.

— Этот маринад — наше фамильное сокровище, твой дед передал его твоему отцу тридцать лет назад, семнадцать лет он кормил нас с тобой.

— Мама, — я была растрогана, — не надо. Если мне захочется нашего маринада, то я просто приду к тебе, и мы вместе его поедим.

Я не готова была принять подарок от матери. Хотя отец и покинул ее, но я никогда этого не сделаю. И она должна это знать — я всегда буду рядом с ней.

— Забирай. Будешь готовить еду своему мужчине, он — твоя опора, твой покровитель.

— Нет…

— Забирай, — мать вспыхнула. — Забирай, потому что твой отец в нем.

— Я понимаю: этот сок, этот маринад — все эти годы, все эти годы он не менялся, он все так же хранит его тепло, его труд и заботу, и твои тоже.

— Нет, — лицо матери заострилось, и она очень вкрадчиво произнесла: — Твой-отец-в-нем.

Я заглянула ей в лицо — на нем никогда нельзя было прочитать ничего о том, что творилось у нее в душе. Но что она имела в виду? Наверное, мне бы следовало послушать ее историю. Вот она, эта история.

— Юэ Мин, ты помнишь, однажды мы с отцом очень сильно поругались?

Да, я помнила. Я тогда сидела за своим столом и делала домашнее задание — писала прописи, готовясь к диктанту по английскому, когда мать швырнула в лицо отцу какое-то письмо. Тогда мы уже знали, что отец содержит любовницу: незадолго до того вечера мать проверила выездные документы отца, по которым тот регулярно совершал поездки на материк, кроме того, она обнаружила, что с каждой такой поездкой его счет в банке заметно скудеет, — все это недвусмысленно свидетельствовало о том, что отец «открыл второй фронт».

Мать и скандалила, и умоляла его, отец на время прекращал свои вылазки, но потом снова брался за старое — с удвоенной энергией. И все это проходило под предлогом покупки гусей, с которыми он возвращался домой. Мать не рвала с ним, пока однажды не обнаружила того злосчастного любовного письма. Правильнее было бы назвать его челобитной, а не любовным письмом. Написано оно было женщиной из Шаньтоу, которую звали Хуан Фэнлань, она родила моему отцу сына, Цзянь Бана, которому на тот момент должен был исполниться один год. Впоследствии я читала это письмо, вот что в нем было написано:

Дорогой Се Ян, Цзянь Бану скоро исполнится год, боюсь, ему нельзя здесь больше оставаться и подвергаться постоянным насмешкам соседей. Прошу тебя, оформи нам документы на въезд в Гонконг, я не требую, чтобы ты женился на мне, дай нам только маленькую комнатку, где бы я могла спокойно вырастить твоего сына. Ведь ты всегда хотел сына. Пускай он получит хорошее образование, я слышала, что в Гонконге преподают английский…