Александр Трофимов - Необходимей сердца

Они говорили, а мне захотелось, чтобы пошел дождь. Женщины снова уверенно закурили, и бывалая, задумавшись на секунду, словно размышляя, стоит ли посвящать новую приятельницу в свою жизнь, — поведала:

— Все одинаково разводятся. Смотрю — не тот мужик. Не самостоятельный. Не может за ним баба себя спокойной чувствовать. Звонит сейчас один хмырь. Я ему всегда говорила: по-городскому жить, особенно по-московскому — денег надо зарабатывать больше. А он не может. Родители его приходили, в ногах валялись. А мне хоть бы хны. Я этих учителишек сразу выставила. Жизнь — это характер, — проговорила она с гордостью. — Сами родили — сами мучайтесь со своим сынком.

Определенный у нее был взгляд на то, каким должен быть муж. Она переделывала его по образу и подобию, в твердой убежденности, что делает добро. А если сопротивляешься, — значит, не любишь.

Дым сигарет возносился в небо, словно был не согласен с произносимыми словами, и в синеве искал спасения от них.

Я не знаю ничего интереснее чужих разговоров. Они естественны, искренни, по крайней мере искреннее любого вида искусства. Откуда это убеждение — будто глаза выражают человека? Выражают в какие-то особые минуты — и только. В остальное время они спокойны и как бы дремлют на лице.

Женщины молчали. На мгновение мне стало неприятно от мысли, что они подозревают меня в подслушивании. Я положил ногу на ногу и принял самое сосредоточенное выражение, на какое был способен.

— А ребенка тебе не жалко на пять дней отдавать? — с грустью спросила худенькая горожанка.

— А чего его жалеть? В тюрьму, что ли, отдала? В государственное учреждение. Государство матерям-одиночкам помогать должно. Тут, мать, железная логика. Нас еще в техникуме учили — все надо логике подчинять.

— А ты давно кончила?

— На заводе. У нас всех тянули учиться. Пожалуй, и бегемот бы диплом защитил. — И сразу, без перехода, продолжила: — Я бы с мужиков пятьдесят процентов зарплаты на детей вычитала. Пока их воспитаешь — столько нервов с деньгами уйдет! Тогда бы они не распускались, не выясняли отношения. Сейчас они хлюпики какие-то. Мой вот отношения со мной выяснять приходил.

— Как это? — напряглась худенькая.

— А так! Вернуться меня просил. Ты же, говорит, любила. Это «любила» у ваших городских мужиков после развода вроде красной тряпки для быка. Давай, говорит, как прежде жить! Я без ребенка не могу, ты его не воспитаешь. А у меня как раз друг мой сидел, шофером работает. Познакомлю, если хочешь. Гляжу, трясется мой интеллигент. Не уходит. Я ему и саданула!

— Ты и драться умеешь? — в голосе прозвучал страх.

— У нас в поселке многие умеют. Мы часто парней после танцев били. Они нас, а мы их. Наука нехитрая. Главное — посмелей.

— Я бы никогда не смогла.

— Вы, городские, всегда белоручками были.

— Я бы своего простила, — мечтательно проговорила москвичка. — Нам моя мать мешала. Запилила: пусть аспирантуру кончает. А он не хотел.

— А ты где же была?

— Что я против родителей?..

— Может, он мамаше твоей чем не потрафил? — улыбаясь подтолкнула ее собеседница. — И такое бывает в нашей жизни.

— Не надо так говорить!

— Ладно, не буду. Эх ты, хилость столичная! Воспитывают вас тут на молоке с витамином «С». — И она засмеялась. — Надо было осадить мать. Ты что ж? Без мужика сейчас?

— Да…

— И приходящего нет?

— На улице знакомиться неловко. Одной даже в кино идти неохота.

— Мужика я тебе найду, — бодрым голосом обнадежила приятельница и покровительственно положила руку на плечо незадачливой москвички. — Вечерами ты небось книги читаешь?

— Читаю.

— Мне вот мой благоверный сказал, что я говорю, как доярка. Если не так слово скажу — ты поправляй. Только не при людях, ладно?

— Хорошо, — лицо молодой женщины просияло улыбкой.

— Я книжки не люблю читать. Скука. Мой Гриша-шофер правильно говорит: прочел букварь — и на всю жизнь хватит.

— А что ты за него замуж не выходишь?

— Чего спешить-то, может, еще кого пригляжу, поприличней.

— А ты не боишься вот так честно со мной?

— Чего бояться-то? Тебя? Мне? Да на таких, как ты, воду возят.

Ее собеседница обидчиво отвернулась.

— Не кисни, а учись делать так, чтоб другие за тебя возили.

И, взглянув на часы, сказала:

— Пора мне.

Ее новая подруга послушно встала.

Я смотрел им вслед и думал: есть еще на карте городок или хотя бы село, где женщины не курят?

Я бы туда поехал.

— Папа, а почему мама с нами в лес не пошла?

— Мама устала, она обед готовила и теперь отдыхает.

— А ты не устал? — спросила дочь, беря его за руку, и он гордо почувствовал на своей коже ее горячие тонкие пальчики.

— Нет, я не устал, — улыбнулся он.

— А в лесу лучше, чем дома.

— Конечно, — согласился он. — В лесу лучше всего.

Она задумалась:

— Нет, в детском саду тоже иногда хорошо бывает.

Деревья стояли радостные, и Михаил подумал, что у них не бывает неприятностей, мыслей о разводе, не бывает зарплаты, и они всегда молчат, а от слов, может быть, и весь вред в жизни. Он посмотрел на дочь, ее туго сплетенные косички весело сбегали на плечи, и два желтых банта были как две огромные бабочки.

— А грибы мы собирать будем?

— Будем делать все, что ты захочешь.

— А почему ты вчера не приехал?

— Я работал вчера. — Он хотел было объяснить ей, что работает и по субботам, но не стоило посвящать ребенка во взрослые дела.

Раньше он не понимал своих родителей, которые исполняли любые его желания, стремясь отгородить его от жизни, с негодованием читал он в газетах о таких людях, но чем больше общался с ребенком, тем глубже понимал, что и его родители, поступающие так, правы. Он знал, что родители его не были счастливы в жизни, и, наверное, они думали, что чем дольше дети не будут соприкасаться с трудностями жизни, тем дольше продлится их счастье.

Послышался шорох — Клава догнала их:

— Не могу спать — и все.

Дочь кинулась к ней:

— Я так рада, мамочка, что ты с нами.

— Скоро к морю поедем, — сказала жена, обращаясь к дочери. Видя ее улыбку, Михаил снова вспомнил, что трещина в их семейной жизни становилась все глубже.

— А почему папа не едет?

— Его с работы не отпускают.

Оленька обиженно поджала губки.

Теперь Михаил уже боялся говорить с дочерью свободно, жена комментировала его слова, показывая этим, что она выше, умнее его.

— Здесь хоть не кури, — сказал Михаил.

Жена сладко потянулась, посмотрела на него с улыбкой.

— Мам, пойдем в овраг.

— Иди с отцом, а я тут посижу.

И она села на пригорок, иронически глядя на мужа.

«Чудной, — подумала она, — одно достоинство, что не пьет». И мысль, что у других мужья хуже, была приятна ей.