Александр Ступин - Чёртовы свечи

— Это чьи стихи? — спросил я, забредая в реку, чтобы быть поближе к ней.

— Не помню. Жил у нас ссыльный один. Из прежних интеллигентов. Приятный был человек. Лет пятидесяти. Откуда приехал, не помню. Потом его освободили, а потом, слыхала я, ещё десять лет дали. Я от него много узнала. Он у нас в школе учителем работал. В лесхозе лес валил, в школе детей учил. Наши его недоверчиво встретили, как чужого: «Ваш брат, интеллиго, народа никогда не понимал. Всё умнее нас казаться хотели. Ан нет, по-другому вышло. Изволь теперь лес для пролетариев валить».

— Никогда не слыхал такого определения — «интеллиго»… Надо запомнить.

— А не запомнишь, так придут времена и напомнят… Ладно, пошла я, устала на жаре стоять. Как мой батюшка говаривал: «Есть возможность присесть — присядь, есть возможность прилечь — приляг». Пойду прилягу. А ты уезжай, уезжай. Нечего тебе здесь делать. Ничего не узнаешь. И работодавцы твои обмишурятся.

— Кто обмишурится? О чём вы, матушка Вера Алексеевна?

Мы стояли друг против друга. Она смотрела на меня презрительно, подбородок слегка приподнят, глаза в щёлку, одна нога выставлена вперёд. Как на расстреле: «А не узнаешь ты от меня ничего…»

Это было как всплеск: в воду камень бросили, брызги в стороны, круги расходятся, шум и снова тишина. Так и у неё: сказала, как камень бросила, а потом спешит уже к берегу, почти на ходу надевает тапочки и уходит, не оглянувшись, не попрощавшись.

Я остался один; один по колено в воде, бегущей из дальних болот. Сверху палит солнце. Жарко. Снизу вода — прохладно. Жарко-прохладно.

Я — место совпадения противоположностей (coincidentia oppositorum [37] Сoincidentia oppositorum (лат.) — совпадение противоположностей» — центральное понятие в философии Николая Кузанского. Николай Кузанский (1401–1464) — кардинал Римско-католической церкви, крупнейший немецкий мыслитель, философ, теолог, учёный-энциклопедист. ), как бог. За что мне это всё?

Тара — река неширокая, с отмелями. Но для байдарки это — не проблема. Плыть против течения было бы долго, а по течению я «летел». Селений попадалось мало, а ночь и те скрывала. Ночь на реке, когда вода, словно стекло, блестит, потому что луны нет, а звёзды освещают реку мягким светом, прекрасна и вместе с тем жутка. Будто вместе с Хароном [38] Харон — в греческой мифологии перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мёртвых. плывёшь в царство мёртвых Аид по священной реке Стикс:

Раньше больше помнил из Вергилия, экзамен по латыни сдавал…

Я грёб справа-слева, почти не плюхая веслом, толкал лодку вперёд. Это было наслаждение физическое и психическое. Чего было больше: радости от силы мускулов или восторга от внешней красоты ночной природы? Внезапно показалась луна. Она, должно быть, только пряталась там за занавесом облаков, и вот настал её выход. Вот она вбежала на авансцену и повернулась лицом к залу. «Ах», — зал от восторга замер, а потом буря аплодисментов. «Лебединое озеро», — жаль только не слышно музыки. Но ночная лесная тишина — не тишина вовсе, это такой оркестр, только умей слышать. В нём нет фальшивых нот, мелодия созвучна тебе, а ты мелодии: ты в ней и ведёшь свою партию — стук сердца, стон из груди вместе с выдохом и шёпотом, плеск воды от весла — звон тарелок. Лунная дорожка, как нотный стан. Я будто впал в транс: плыл, плыл, плыл… Занавес. Зал встал.

Луна опять ушла в облака, спектакль закончился: куда плыть в кромешной тьме, когда берег сливается с рекой? Я причалил к берегу, вытащил из воды байдарку и только тогда, поприседав, размяв затёкшую спину, ноги, почувствовал, как я устал. Вдруг всплыла в памяти картинка расставания с матушкой Верой, она уходила, прямо как Нишанская шаманка:

Я уже ночевал на берегу Тары раза два или три, когда с товарищем плыл от одного лагеря археологов к другому. Было это летом в июле 1991-го, когда мы с моим старшим товарищем по Клубу любителей истории, Борисом Ивановичем Кунаев-ским, отправились в байдарочный поход по Таре. Идея была такая — два дня побыть в верхнем лагере у археологов, он был выше по реке районного центра Муромцево, потом на байдарке спуститься к Иртышу, а оттуда — автобусом или катером в Омск вернуться.

Байдарку я тащил сам. Борис Иванович шёл налегке: «Тяжело, не выдержу». Доехали мы быстро. В Муромцево повстречали знакомых. Юра Жарков, мой однокурсник, был с пионерами и твёрдо сказал: «Идти нужно пешком». Дескать, до лагеря всего-то 8 км или чуть больше. Мы вначале хотели на местный автобус сесть, но за компанию пошли пешком. Я с байдаркой и Борис Иванович с двумя рюкзаками. Мой рюкзак килограмм пять-шесть весил.

Вначале Юра Жарков шёл с пионерами впереди, мы еле успевали за ними, потом они выдохлись, и мы обогнали их. Они отставали, отставали, а потом остановили автобус и помахали нам рукой. Я тогда сильно разозлился на Юру. Но таков Жарков. Он трудных путей никогда не выбирал. Нам же ничего не оставалось, как продолжить идти пешком, и мы быстро дошли. Свернули к раскопу. Нас узнали. Дружно приветствовали.

Как и планировали, пробыли в лагере два дня. В лагере было людно и прохладно из-за дождя. На низком правом берегу стоял палаточный лагерь, горел костёр, а с высокого правого иногда орали пьяненькие татары из близлежащего села. Они думали, что археологи вскрывают старое кладбище. Проверять они не проверяли и в лагерь не заходили, во всём доверяя слухам.

Через два дня мы собрали вещи и попрощались с гостеприимным верхним лагерем, с его начальником Борисом Мельниковым и студентами. В 9 часов мы вышли на байдарке из лагеря. В 12 часов были в Муромцево. Я сходил в магазин за хлебом, купил 12 медовых коржей за 17 рублей, набрали воды.

Продолжили гонку до 15:00. Если от деревни Черталы Тара петляла так, что нам казалось, будто мы стоим на одном месте или назад возвращаемся, то после Муромцево река стала попрямей. Борис Иванович увидел корабли и ожил. Он говорил, что ожидал увидеть таёжные завалы, а тут ровная и даже судоходная река. Мы пообедали кашей с тушёнкой, запили чаем со смородиной. По берегам Тары стояли речные знаки, указывающие километраж и повороты. Примерно мы знали скорость.

Часов в восемь вечера подошли к Бергамаку, где стоял другой археологический лагерь — Сергея Тихонова. Еле приметили его в сосновом лесу. Лагерь у Тихонова — не чета мельниковскому. У Мельникова лагерь либерального типа, там воля, а у Тихонова полувоенный, не хватало только грибка с часовым, а так всё к месту, порядок, ничего лишнего. От Тихонова помчались дальше.