Михаил Зуев-Ордынец - По быстрой воде

Она ответила спокойно, словно говорила о деле совсем обычном:

— Как не быть. У нас здесь лес верст на семьдесят без перехвата. Года не проходит, чтобы медведь скотину не задрал. Около самой деревни. Мой-от старик охотник, айда, гляньте, чо приволок вчера! — не без тайной гордости заканчивает она и ведет нас в избу. С печи, на длинном колу, свешивалась сушившаяся медвежья шкура с темно-сизыми кусками мяса на мездре…

Под Усть-Уткой попробовал свое охотничье счастье Раф. Из кустов, под самым носом лодки, начали выпархивать кряквы. Раф вертелся на корме, как на горячей сковороде:

— Утки… ах, чорт, утки!

А ружье его было запрятано от возможных дождей в чехол. Вытащил, собрал, зарядил. Утки исчезли.

Крайне интересен в геологическом отношении камень Романов, на вид невзрачный. Он сложен из известняков двух возрастов, при чем известняки более старые (девонские) лежат поверх известняков более позднего происхождения (каменноугольных). Камень Романов напомнил мне ватрушку, но перевернутую творогом вниз.

У камня Могильного есть замечательное место. Видишь, как река идет под уклон. Словно с горы катится. Кажется, что там, дальше, — обрыв, водопад, страшный, как Ниагара.

Нос «Уральского следопыта» врезается в мутные воды реки-притока Межевой Утки. На протяжении нескольких километров ниже своего устья мутная Межевая Утка идет, не смешиваясь с чистыми струями Чусовой. Так переболтали ее воду мощные электрические драги.

Межевая Утка — поистине платиновая река. В ее верховьях и по ее притокам открыто свыше 150 коренных месторождений платины. Здесь, в разное время, был найден ряд крупных самородков платины. Так, на реке Мартьяне были найдены самородки весом в 2, 3 1/2, 5, 6 и 8 килограммов.

На ночевку останавливаемся под камнем Желтым. В этот день пройдено 43 километра.

Вчера, когда ложились спать, начало накрапывать. А когда проснулись, все еще моросил унылый, уставший за ночь дождь. Около двенадцати отошли уже километров пять от устья Межевой Утки, а ее мутная глинистая вода все еще не смешивается с чусовской.

Погода хмурится. Гадаем — будет дождь или нет? В это время проходим деревню Харенки. Раф, поглядывая на берег, говорит серьезно:

— Бабы с веревок белье снимают, значит, дождь будет. Верная примета!

И дождь, действительно, начинает накрапывать.

Под камнем Кривушей настораживаемся. В необычайной горной и речной тишине раздался вдруг шум мотора. Едва слышный, он порою как будто порывал невидимые заграждения и тогда трещал оглушительно и зловеще. И вдруг над хмурой, дикой Кривушей взмыла мощная стальная птица. Долго провожаем ее глазами.

Проходим знаменитый Кашинский перебор. Такого стремительного течения мы еще не видели. Здесь падение Чусовой на протяжении 420 метров — около трех метров.

Из пройденных за день камней, самый интересный, безусловно, Дыроватый. Эта каменная громада сложена из наклонно поставленных пластов известняка. В камне три пещеры, которые служили прежде жилищем для чуди. В одной из пещер найдены были костяные наконечники для стрел.

Останавливаемся на ночевку в дер. Пермяково. Пройдено всего лишь 28 километров.

Дождь, дождь и дождь без конца. Видимо, придется здесь сделать вынужденную дневку.

Брожу по деревне. Ничего интересного, ничего примечательного. А между тем, во времена сплава, Пермяково слыло среди бурлаков опасным местом. Самое имя селения произошло от разбойника Пермякова.

Никаких разбойников сейчас, конечно, в Пермякове нет. Но кержаки есть. Мы остановились у кержаков. Правда, это не прежние, кондовые кержаки. И чаишко зудят, и табачным зельем грешат, и земляной горох едят [4] Земляной горох — картофель. . Они непрочь попользоваться даже благами грешной, «антихристовой» цивилизации. Не говорю уже о часах, керосиновой лампе, сепараторе, — у них даже рукомойник с краном. Но в избу нас не пустили. Там целый угол занят старинными иконами. Угодники смотрят друг на друга враждебно, словно они передрались от скуки в своем тесном углу. А хозяйка, глядя на нас, поджимает в ниточку бледные злые губы и холодно сверкает исступленными глазами фанатика. Когда же она смотрит на немцев, даже уши ее прижимаются к черепу, как у озлившейся кошки. Но хозяин «стреляет» у тех же немцев табаку на закурку, и, в украдку от жены, тащит нам крынку молока. Конец приходит пресловутому «древлему благочестию»!..

Камень Писаный обманул наши ожидания. Никакой надписи, выбитой на камне, мы не нашли по той простой причине, что она, как узнали позже, давным давно выветрилась. Но крест на противоположном берегу отыскали, надпись на нем прочитали легко. Я ее списал полностью:

«1724 года сентября 8 дня на сем месте родился статского действительного советника Акинфия Никитича Демидова (что тогда был дворянином), сын Никита, статский советник и кавалер святого Станислава. Поставлен оный крест на сем месте по желанию ево 1779 года майя 31 числа».

А на другой стороне креста высечена неизвестной рукой вторая надпись, которая по-иному оценивает это событие и которой тоже суждено пережить поколения. Вторая надпись сообщает коротко и ясно:

«Здесь родился эксплоататор трудового народа».

Очень эффектен камень Столбы. Над рекой поднялись два почти совершенно круглых известковых столба, высотою метров на 40. На одном из столбов — камень, напоминающий издали сгорбившуюся над книгой старуху. Камень этот так и зовут — Старушкой.

Проходим устье исторической реки Серебрянки. Правый, горный берег Чусовой точно раздался здесь широкими воротами, из которых выбегает бойкая речонка. По ней, поздней осенью 1581 года, свернул на Сибирь Ермак.

Василий Тимофеевич Оленин-Повальский, исполнявший когда-то на волжских стругах обязанности артельного кашевара и прозванный за это Ермаком, что значит — артельный котел — имел под своим началом отряд всего лишь в 840 человек. Кроме казаков, в отряде были немцы, литовцы и татары.

Дисциплина в отряде была железная. За отказ выполнить приказание начальника сажали в мешок с камнями и бросали в реку. Одним из главных способов укрепления дисциплины в отряде была хорошо налаженная «агит-проп-работа» — при отряде была подвижная церковь, в которой попы часто отправляли церковную службу. На Серебрянке Ермак зазимовал, а весной 1582 года тронулся дальше, на Сибирь. В русле реки копошатся старатели.

Теперь мы плывем теми же местами, лишь в обратном направлении, которыми плыл этот полулегендарный герой российской истории.