Михаил Зуев-Ордынец - По быстрой воде

Вдруг у носа лодки что-то шумно бултыхнуло. Налетели на подводный таш, на бревно-топляк? И тотчас Раф взревел:

— Снукки за бортом!

Испуганная мордочка Снукки пронеслась мимо борта лодки. Бедный пес отчаянно шлепал всеми четырьмя лапами в воде. Нач, сидевший на корме, успел схватить его за шиворот и, дрожащего, перепуганного, втащил снова в лодку. Тотчас была создана комиссия для выяснения этого необыкновенного случая. Комиссия выяснила, что Снукки заснул на своем обычном месте на носу лодки, и во сне упал за борт.

Метров за двести до камня Кирпичного, тоже на правом берегу, видим безымянный камень, похожий на пьющего ихтиозавра. Гигантское тело зверя полускрыто деревьями, а маленькая злобная голова припала жадно к воде. Называем его — камень Пьющий Ящер.

Камень Печка со своим гротом до смешного похож на открытую русскую печку.

Долго не кончается мрачный камень Высокий, третий по счету с этим названием. Но этот самый высокий и самый мощный камень на Чусовой. Сплошной стеной поднимается он прямо из воды на стометровую высоту и тянется по берегу Чусовой километров на десять. Много барок в разное время разбилось об этот мрачный, безотрадный утес.

Подходим к Кыну. Угрюмые, даже жуткие места. Недаром Кын, по-пермяцки — злой, студеный. Мы плывем словно по реке мертвых, Стиксу. Река мчится вниз, в какую-то мрачную дыру. Темный, без красок, притихший лес. Облака спустились так низко, что, кажется, их можно достать веслом. И все же есть во всем этом величавая, мощная, хотя и щемящая сердце тоскою, красота.

Не здесь ли был главный пермяцкий храм, посвященный Иомале, высшему существу? Не в эту ли мрачную долину стремились корыстолюбивые скандинавы, не раз пытавшиеся ограбить храм Иомалы. Даже снаружи храм был обложен золотом и алмазами, которые сиянием своим освещали всю окрестность. На идоле Иомалы, внутри храма, было золотое, тяжелое ожерелье. Венец на голове идола был осыпан драгоценными камнями, а на коленях его стояла золотая чаша такой величины, что четверо богатырей могли бы утолить из нее жажду. А одежда Иомалы, по цене, превышала богатейший груз трех кораблей, плавающих по морю Греческому. Так скандинавские саги воспевали богов древних чусовлян…

На ночевку останавливаемся в Кыну. Сегодняшним переходом можно гордиться. Без обеденного привала прошли 40 километров.

Делаю сразу два дела: записываю эти строки и варю суп для нашей компании. Бегаю от стола к печке, хватаю то карандаш, то ложку.

А записать надо бы многое…

Наш хозяин — потомственный чусовлянин. На заводе работал, на барках бурлачил, лесорубничал. Он хорошо помнит караванный сплав и охотно о нем рассказывает. Он помнит, как гремели на Кыновской пристани пушки, салютуя проходящим караванам и получая ответные салюты с барок. От этой канонады можно было оглохнуть. Он помнит, как расцветала весенним лугом Чусовая, когда проходили мимо караваны, ибо каждая барка несла свой особый флаг цвета, присвоенного ее заводу. Он помнит, как в диком, отчаянном загуле пьянствовали бурлаки, пропивая с горя последние гроши, и как страшно они голодали, питаясь падалью, ибо бурлацкая армия, как саранча, объедала все встречные селения. Он помнит, наконец, как мимо окон его дома плыли бурлаки-утопленники с разбившихся барок.

Мой собеседник был не рядовым бурлаком, он был сплавщиком. А хороших сплавщиков на всей Чусовой насчитывалась сотня-другая, не больше. Сплавщик — это нечто вроде речного штурмана или лоцмана. Чтобы быть заправским сплавщиком, нужно было иметь огромную память, быстроту соображения, нужно было обладать истинной, то-есть холодной, рассудочной храбростью.

Сплавщик обязан был знать все капризы течения Чусовой на протяжении 300–400 километров, со всеми ее мелями, подводными ташами, переборами, бойцами. А при подъеме воды хотя бы на полметра, в корне изменялись все условия плавания по Чусовой.

Сплавщик должен был изучить законы движения воды при разных уровнях, законы образования струй, водоворотов и суводей, то-есть обратных течений. Он должен был учитывать различные сочетания различных скоростей течения воды и хода барки.

А в страшных боевых местах, под бойцом, при «хватке», то-есть остановке барки с полного хода, при обходе подводных камней сплавщик должен быть примером хладнокровия, выдержки и смелости. От одного его слова, движения руки зависела жизнь и смерть многих людей, не говоря уже о ценном грузе. И понятно, что тип чусовского сплавщика вырабатывался сотнями лет, в течение многих поколений, в борьбе с бешеной горной рекой. И ремесло сплавщика передавалось от отца к сыну. О чусовских сплавщиках вполне можно было сказать поговоркою — «ремесло у них в крови сидит».

…После обеда осматриваем Кыновской завод, вернее лишь его поселок, так как завод закрыт еще в 1911 году, а здания его проданы на слом. Причина закрытия — низкое качество чугуна — фосфористого и сернистого. Железо из него получалось хотя и мягкое, но низкосортное.

Мы прыгаем через дыры деревянных тротуаров, пересекаем в брод чудовищные лужи. Поселок тих и малолюден. После закрытия завода все местные рабочие ушли в Лысьву. Кын долго не может оправиться после этой потери свежей здоровой «крови» и едва ли оправится. От шумного трудового прошлого остались — шлак на улицах, сиротливая мачта на месте былой пристани и руины древних, еще строгановских заводских корпусов.

Единственная достопримечательность Кына, и нешуточная, это мемориальная доска в лавке № 1 Кыновского общества потребителей.

Первому организатору кооперативного движения в России — Кыновскому обществу потребителей, в день 70-летнего юбилея (1864–1934 гг.)

Именно здесь, в Кыну, в 1864 году, по инициативе заводских служащих, зародилось первое не только на Урале, но и в России общество потребителей. А потому Кын заслуженно может быть назван «дедушкой русской кооперации».

Наконец-то расстались с Кыном. Погода на реке хорошая, но плыть мешает сильный встречный ветер.

Тотчас же за последними строениями поселка поднимается камень Становой. У сплавщиков он слыл добрым камнем — сорвет с барки, как соломинку, бревно-другое, только и всего.

Под деревней Бабенки видим интересный «туземный» способ передвижения. Человек оседлал бревно и помахивает себе веслом. Чусовая здесь зачастую — единственный способ сообщения между деревнями. Берегом, через тайгу только на танке проберешься. А на реке — поймал бревно, садись и поезжай, правда только по течению.

Деревня Бабенки, равно как и расположенная ниже деревня Копчик, населены обрусевшим и манси. В 1773 году Бабенки посетил ученый путешественник Георги. Тогда жители ее были еще идолопоклонниками, хотя носили уже русскую одежду. В Бабенках Георги насчитал 12 дворов. Я насчитал в Бабенках 35 дворов. За 160 с лишним лет прирост в 23 двора.