Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

Примеры? Пожалуйста!

Мама. Во всю свою жизнь не встречала человека лучше. Мягче — да, образованнее — встречала, умнее — да, и даже правдивее встречала, а вот лучше, светлее — нет, не встречала. Мама воспитала нас четверых и никогда не пыталась устроить, что называется, «свое личное счастье». Мы как раз и были ее, с позволенья сказать, счастьем. Мама рано умерла. Она не увидела нас образумившимися, верующими людьми, состоявшимися в своих профессиях и семьях. Уходила, когда мы были молоды и, по определению, невменяемы. «Ни с кем из вас не хотела бы я жить», — сказала как-то печально — к нашему позору. И была услышана. Господь прибрал. Воля Божия — Она ведь, во многом, и наша воля.

И вот сижу я, уже седая, на концерте. На сцене — симфонический оркестр, человек пятьдесят. Спиной к залу, во фраке, неотразимо стройный и элегантный, мой брат. Взмах его гибких рук — и полилась волшебная музыка. Величаво ступая, в сверкающем чешуйчатом платье, выходит к микрофону всероссийская знаменитость. Косится, как школьница, на дирижера и вступает по мановению его руки: «Главней всего погода в доме, все остальное ерунда…»

«Мама, мамочка, ты видишь, он стал человеком, как ты и хотела», — шепчу я, и слезы наворачиваются на глаза. Сверкающая сцена расплывается и кажется мне утыканной бриллиантами. Я горячо молюсь за брата и боюсь, что он собьется, или оступится и свалится со своей дирижерской тумбы, и обмираю, когда вижу, что он случайно перелистывает две страницы лежащих на пюпитре нот вместо одной и вынужден, не переставая вести оркестр, возвращаться.

Гром аплодисментов. Чешуйчато-блестящая звезда берет брата за руку и ведет к рампе. Они кланяются и улыбаются одинаково устало. Их долго не отпускают, и это успех.

Но не всегда так было. Брат учился в школе вначале хорошо, потом хуже, а к старшим классам его перестала интересовать учеба, и перестало интересовать вообще все, кроме музыки. Мама переживала. Она твердо настаивала на том, чтобы все мы получили высшее образование, а уж в какой области — наш выбор. Но для этого нужно было окончить 10 классов, а не восемь. Брат так не думал. Он вообще не думал, что будет дальше. Он с увлечением мастерил себе из подручных материалов электрогитару и был счастлив оттого, что она хоть как-то звучала. От того неспокойного времени залетели и остались в моей памяти загадочные слова «гитинакс» и «медиатор».

Когда братьев моих пригласили играть куда-то в ресторан, старший и вовсе забросил учебу.

Мама переживала. Помню ее хлопоты по переводу его в вечернюю школу. Помню увещевания с умоляющими нотками в голосе. Помню даже как мама писала своим крупным учительским почерком для брата шпаргалки, сопровождала его на экзамены, неся за ним эти шпаргалки. А он, пятнадцатилетнее хамло, отгонял маму от себя…

А потом он вдруг стал учиться. Сам. Потому что однажды ночью, когда мама не могла уснуть от тяжких дум и тревоги за сына, она встала с постели, повернулась на восток, ибо в доме не было икон, и упала на колени. И плакала, и молилась так горячо, как может молиться только мать. И была услышана. Она вдруг поняла, что надо сделать. Сейчас же, ночью, пошла в комнату сына, разбудила его и встала перед ним на колени. Да. Так было. И сказала, что не поднимется, пока он не пообещает ей, что закончит десять классов.

Что уж он говорил ей, своей матери, в ее, а значит, и его, страшном унижении, нам лучше не знать. Но пообещал. И сделал.

А потом была армия. После армии — институт, а по окончании — карьера преподавателя, оркестранта, дирижера. Блестящая карьера. А друзья его, с которыми «лабали» тогда в ресторане, кого уж нет, а те далече. Кто отсидел, кто умер от пьянки и наркотиков, а кто — и то и другое.

Подвиг? Да, настоящий материнский подвиг.

И еще две истории.

Феодора, так звали нашу героиню, по национальности курдка. Муж ее был албанцем. Жили они в начале прошлого века и были православными христианами. Феодора получила хорошее образование, знала пять языков: само собой, курдский и албанский, а еще русский, украинский и французский. Кто в нынешнем «продвинутом» веке может похвастаться такими обширными знаниями?

Но дело не в этом. Было у семейной четы много детей, а стало быть, и много хлопот, скорбей и радостей — все вперемешку. Пришло время женить сына, старшего. Радость.

А когда сын с невесткой тихо, чтобы не слышали родители, изо дня в день ругаются у себя в комнате, а потом вдруг объявляют, что они разводятся, — беда. И вот уже невестка, на ночь глядя, зареванная, с чемоданами в руках устремляется к выходу. Что делать? Ложиться на порог? Да. Да, именно ложиться на порог, и это не просто фигура речи. Феодора так и сделала — решительно, как делала все. И не побоялась, что ее не так поймут или что выглядеть будет смешно. Уселась на порог, протянула ноги и сказала невестке сурово: «Уйти хочешь? От родного мужа, венчанного? Ну, давай, иди. Если совести у тебя нет, перешагнешь через меня, свою свекровь, вторую мать!»

Не смогла невестка. Выронила чемоданы, разрыдалась. Свекровь тут как тут, обняла ее, горькую, стала гладить, баюкать, приговаривать. Мужчины уже спать легли, не выносят они женских слез, а свекровь с невесткой все сидят обнявшись на крылечке. Все, все рассказала невестка, все обиды свои. И Феодора кое-что из своей жизни ей рассказала, ободрила, успокоила, утешила.

Уж первые петухи прокричали, когда она невестушку спать отослала. Заперла двери, помолилась у темных икон, сняла неизменный свой фартук и осторожно подошла к двери, что в комнату молодых вела. Тихо. Приоткрыла… Намаявшись, молодая женщина уже спала на краешке постели. Но легла валетом, как неродная. Значит, еще обида есть, значит, не принимает еще мужа. Тогда мать позвала властно сына: «Илья! Проснись!» Тот зашевелился сонно. «Проснись, кому сказала! Жена пришла, ляг как следует».

Многие ужаснутся: как можно?! Встревать в жизнь детей? Командовать? Да они возненавидят мать после этого!

Может, и возненавидят. Это как воспитывать. А в той семье воцарились мало-помалу лад да любовь. К утру молодые помирились. После дети у них родились. И одна из дочерей, воспитанная в покое и ласке, в любящей и полной семье, рассказала эту быль. Так что верно говорят: история все рассудит, все расставит по своим местам.

Мария одна воспитывала сына. Что уж там случилось, неведомо. Детей у нее больше не случилось, и нового брака она не искала.

Сын, назовем его Максимом, вырос ладным, красивым да высоким, как кедр ливанский. Женился. Двое детей родились один за другим. Жена Люба ему попалась заботливая, детям хорошая мать. Малыши то болеют, и Люба с ними ночей не спит, то заикаться вдруг старший начал, а младший ему вторит — к логопеду надо водить обоих, — словом, у детей «не понос, так золотуха». Обычное дело. Материнский труд — огромное бремя. Но и радость немалая.