Ольга Румбах - Ловля ветра, или Поиск большой любви

Думали-думали, консультировались.

А настоятель собора, надо сказать, человек продвинутый, любит, чтобы все было по последнему слову оборудовано. Первым завел у себя в храме озвучку, чтобы батюшки не надрывались, чтобы и в задних рядах было слышно каждое слово литургии. И вот посоветовали ему заинтересованные лица обзавестись, вместо очередного пса, системой слежения. И преимущества расписали, мол, есть-пить система не просит, работает безотказно, каждый уголок храма и прихрамовой территории способна держать под контролем, так что и птица Божия незамеченной не пролетит. И, что удобно, контролировать процесс можно из любой точки полуострова, и даже дальше. Несколько нехитрых манипуляций — и храм и все, что там делается, у тебя на любом гаджете в режиме онлайн. Для полноты картины можно и микрофоны смонтировать в определенных местах. Денег это удовольствие стоит немалых, это да, но ведь сегодня ни одно уважающее себя учреждение не обходится без электроники.

В общем, уговорили. Настоятель загорелся новшеством, как дитя. Не мог дождаться, когда расторопные неразговорчивые ребята в фирменных комбинезонах смонтируют систему. Вывели картинку на дисплей — и… Какое-то неприятное чувство шевельнулось в широкой настоятельской груди. Ничего не подозревающие люди, такие маленькие, бледными тенями бродят по храму от иконы к иконе. Прикладываются. Лязгающий звук — это уборщица чистит подсвечник. Буднично переговариваются с прихожанами регистраторы: «…Нет такого имени в святцах "Илона". С каким именем вас крестили?.. Дальше… Я сказала, в родительном падеже называйте…» Хм… Грубовато.

На другом квадратике дисплея — двор. Сторож скучающе стоит у ворот. И все это у него, у настоятеля, как на ладони. «Вот у меня где вы все», — говаривал его отец в минуты гнева и показывал сжатый кулак. Вот и у него теперь все как есть на ладони. Такое себе всевидящее око.

Но это только в самую первую минуту было настоятелю неловко. А потом он начал додумывать интересную мысль о грубости регистраторши, на которую и до того жаловались, и неловкость уступила место возмущению. В конце концов, вещь полезная, решил он, этого нельзя отрицать. И стал держать, что называется, руку на пульсе. Мог позвонить, находясь в машине за много километров от храма, и отругать старосту за то, что уборщица слишком мокро помыла пол, пусть, мол, лучше тряпку выжимает, паркет все-таки. То колонки заметит оставшимися после молебна на дворе, а уже дождь собирается. Занести надо, аппаратура все-таки. Ну и так далее.

Настоятель все более и более убеждался в преимуществах системы слежения. А что? Удобно и современно. Старушку вот даже поймали на воровстве. Божий одуванчик — а туда же. Человек перед святым Причастием сумку в сторонку поставит, отвернется, а старушка сумку хвать, и засеменит к выходу. Отловили, прокрутили ей кино, вид сверху. Она отнекиваться не стала, заплакала. Покаялась. Польза? Ну ясно, польза!

Затеялся также соорудить подсветку храма. Любил все-таки, чтобы все было красиво. На Рождество, бывало, храм вместе с прилегающей территорией сверкал мигающими и бегущими огнями не хуже Лас-Вегаса.

А в народе между тем росло глухое недовольство. Народ, что трудился в храме, ощущал какую-то тесноту, несвободу какую-то. Ходить под Богом, всегда ощущать Его присутствие — это одно, это спасительно даже. А вот всегда пребывать под недремлющим оком непосредственного начальства, когда и чих каждый отслежен и взят на заметку — это нечто другое. Это и тягостно, и смутительно. Сторож один, благоговейный такой, даже уволился. Пока монтировали систему, он все спрашивал: «Как же так, православные? Не Божие же это дело, подслушивать-подсматривать!» И глядел пронзительно голубыми глазами, чистыми как у ребенка. А что тут скажешь? Так ведь и в ропот недолго впасть, грех-то какой. К батюшкам тоже приставал с недоумениями своими. Те пожимали плечами, скашивали глаза в сторону. Он и уволился.

А потом было так. Всю ноябрьскую ночь бушевала непогода, ураган даже. К утру стихло.

Пробудился настоятель, привычно потянулся за модным гаджетом. Глянул, а на дисплее вместо внятной картинки рябь одна. Что за притча?

Сторож кафедральный вышел поутру из сторожки — мать честная! Весь двор ломаными ветками засыпан, кругом мусор вперемешку с жухлыми листьями; люк, что посреди двора, перевернуло и дыбом поставило, а со стен клочья проводов свисают, на ветру качаются. Стало быть, долбанула молния аккурат в крышку люка с коммуникациями, пожгла начисто и систему слежения, и подсветку, что к тому времени как раз смонтировать успели.

Люди, которые на работу пришли, рты разинули, головами качают. Но, опять же, помалкивают, чтобы в грех не впасть.

А уж был то гнев Божий или совпадение простое — про то Господь Один ведает.

«Как сыновья?» — «Да что сыновья, — она безнадежно машет рукой — невысокая, светлая, с пронзительно голубыми глазами, моя ровесница. Лицо ее вмиг омрачается. — Все то же: Женя живет с девочкой, ушел к ней. Ничего так, вроде неплохая… А Дима привел домой новую. С той-то они разошлись. Так дело до свадьбы и не дошло. Все вместе пока кантуемся… А что я могу…»

Мы с приятельницей стоим на шумной улице. Мимо пролетают авто, из репродуктора вырывается реклама и назойливо лезет, просто ввинчивается в уши. Разговаривать неудобно, и мы прощаемся. Она успевает показать на телефоне фото ее новых «невесток» — пока в кавычках, ведь неизвестно, дойдет дело до свадьбы на этот раз или нет.

Это вот ее бессильное «а что я могу» долго еще звучит во мне. Вспоминаю, как лет этак пять-шесть назад привел ее сын Дима девушку, тогда еще десятиклассницу. Сказал: «Она будет жить с нами». И родители, оба верующие, воцерковленные, засуетились, забегали, стали ремонт делать в комнате «молодых». Конечно, они предложили детям, как положено, жениться. Но те сказали, что вот накопят денег на свадьбу, тогда и поженятся. То есть никогда, поскольку оба не работали. Да и мама с папой девочки-школьницы были категорически против свадьбы.

И родители стали друзьям своим и всем, кто интересовался ситуацией, пространно объяснять, что, мол, первая любовь, что, мол, в край нужно ее сохранить, что нельзя допустить, чтобы они потеряли друг друга… Ну а протоиерей, приглашенный освятить голубкам комнату, был не столь деликатен: «А что это вы у себя под крышей развели?..» — спросил сурово и не стал слушать лепет оробевших родителей о первой любви.

А что мы можем? Действительно, что? Да, наверное, все — была бы решимость. Например, со дна моря достать. Ведь говорят же, молитва матери со дна моря достанет. «Так то моли-и-тва», — скажут мне. Ну да, молитва. Без Мене не можете творить ничесоже (Ин. 15, 5), — сказал Господь, и Слово Его верно. Молитва. Но не дряблая молитва, бессильная, заранее готовая сдаться, а пламенная, из самого сердца, — насколько можешь, насколько любишь дитя свое. Ну и, конечно, личное мужество. А как же! Способность к поступку. Во имя правды Божией против «правды» (читай: «лжи») человеческой.