Чжан Мэн-лян - Годы бедствий

— Нельзя! — возразил Да-бао. — Они всплывут, и тогда нам несдобровать!

— Давайте зароем их в землю! — предложил Сяо-ма.

Трупы положили в большие корзины и зарыли в глубокую яму.

Не находя себе места от тревоги, Сяо-ма и Да-бао вернулись в свою землянку. Они всюду затерли пятна крови, сняли залитую кровью одежду и тщательно вымылись. Оба с тревогой ждали дальнейшего развития событий.

Только сегодня Сяо-ма удалось частично удовлетворить свое чувство мести. В душе он и радовался, и было немного жутко — в первый раз он убил человека.

«Сяо-ма, чего ты боишься? — подумал он наконец. — Они ведь погубили всех твоих родных. Теперь будь что будет!»

Вскоре почти все в урочище знали, что на северном берегу его убили двух «желтых собак».

— Хорошо сделали! — одобрительно говорили крестьяне. — Всех бы их перебить, тогда дышать легче станет!

С того часа тревога не покидала крестьян — они боялись расплаты.

Вернувшийся накануне вечером в город Ван Хао-шань был вне себя от ярости.

— Нищие разбойники! — кричал он на следующий день. — У них там готовится восстание! Это они прислали ко мне тогда людей из Восьмой армии, которые забрали у меня сына. Только потому, что нам запрещено связываться с Восьмой армией, и потому, что у них был мой сын, я отпустил тогда этих разбойников! А теперь уже они осмеливаются и на меня поднять руку!

— Господин, я думаю, что тот случай с Восьмой армией был подстроен кем-то из Люцзябао, — подлил масла в огонь Ван Сань. — Иначе откуда бы в Восьмой армии знали, что крестьяне передали вам выкуп за заложников? Сами подумайте!

— Разве можно перенести такой позор? Всех их надо уничтожить за это!

Рассвирепевший баочжан вскочил с места, схватил свой стек и помчался в полицию к Душегубу.

Душегуб только вчера вернулся из очередной карательной экспедиции против Восьмой армии. Повел он с собой около шестисот человек, а вернулся обратно с жалкими остатками. Сам он еле спасся и сейчас злой, как черт, сидел в своем кабинете и ждал, когда ординарец найдет Чжао Лю, чтобы обсудить с ним план нового налета на западные деревни.

— Адъютант Чжао Лю напился пьяным и с одним полицейским ушел в урочище Гучэнва! — доложил, наконец, ординарец.

— Немедленно найти его и прислать ко мне! — крикнул рассвирепевший Душегуб.

— К вам хочет пройти по секретному делу баочжан Ван! — доложил ординарец.

— Пусть войдет!

Ординарец проводил баочжана в кабинет. Ван Хао-шань отвесил Душегубу поклон и сел в кресло.

— Что там у тебя? — с кислым выражением лица спросил, тяжело вздохнув, Душегуб.

— И подумать страшно! — с негодованием сказал Ван Хао-шань и сокрушенно развел руками. — Эти голодранцы в Гучэнва собираются поднять восстание! В земле всюду нарыли ям. Я пошел поговорить с ними, а они меня обругали! Я им говорю: «Это вы такие храбрые потому, что земля моя. А землю начальника Лю вы бы ни за что не тронули!» И что бы ты думал, они мне ответили? «Мы ее тоже давно взрыли! Этот Лю У настоящая сволочь! Если бы он появился, то мы его вместе с тобой живьем в землю закопали!» Ты скажи, раз уж они и тебя смеют так ругать, то не готовятся ли они к восстанию? А?

— Восьмая армия! Восьмая армия! — свирепо закричал Душегуб. — Да мы их всех до одного уничтожим!

— Адъютанта Чжао нигде не нашли! — снова доложил вошедший ординарец. — Как сообщают наши тайные агенты из урочища Гучэнва, там только что убили двух полицейских из нашего отряда. Но кого — установить еще не удалось!

Душегуб оторопел от этого сообщения — в такое время лишиться Чжао Лю, его правой руки, его «начальника штаба»!

— Какой удар! — закричал он. — Все проваливается!

Он надел форму и решил идти просить командира японского батальона провести совместно карательную экспедицию в урочище.

Ван Хао-шань вынул пятьсот юаней и отдал их Душегубу.

— Начальник Лю! Как говорится: «Не сделаешь раз, а не отдохнешь из-за этого дважды»! Их всех надо истребить под корень! Не оставить ни людей, ни животных! Только тогда я успокоюсь!

— Почтенный брат! — усмехнулся Душегуб. — Я ведь не глупее тебя и хорошо знаю, как надо с ними поступить!

В урочище Гучэнва все еще спали глубоким сном, когда японские солдаты и полицейские окружили землянки.

Японский офицер и Душегуб отдали приказ:

— Урочище Гучэнва — бандитский район и рассадник эпидемии! Все здесь, включая людей, выжечь дотла!

Когда люди проснулись от шума, их шалаши и землянки уже были обложены сучьями и политы керосином. И вот со всех концов солдаты подожгли поселок. Огромное пламя озарило окрестность. Обезумевшие люди заметались в поисках выхода.

Но выход был только один — прорваться сквозь кольцо огня.

— Прорвемся! — закричал Сяо-ма, и его призыв подхватили остальные.

— Прорвемся! Лучше умрем под пулями, чем гореть живьем! — кричал Сяо-ма.

Он был страшен в своем гневе. Впереди пошли старики, в середине с детьми на руках — молодежь, а сзади — женщины. Сяо-ма нес на плечах дядю, Да-бао поддерживал Мин-эр. Подобно огромной волне, толпа двинулась на солдат.

Увидев, что толпа крестьян идет прямо на них, солдаты подняли винтовки.

— Огонь! Огонь! — закричал, размахивая тесаком, Душегуб. — Пулеметы — огонь!

И вот по толпе безоружных, спасающих свою жизнь людей застрочили пулеметы. Люди один за другим падали на землю. Звуки выстрелов, крики, стоны — все смешалось. А люди, подобно волне, шли и шли вперед…

Сяо-ма с дядей на плечах шел прямо на пулемет. Вокруг падали люди. Пуля пробила ему левую руку, по ней текла кровь, и острая боль отдавалась в сердце. Волосы и брови Сяо-ма обгорели. Лицо от огня покрылось ожогами и волдырями, одежда на нем сгорела. Опорки он потерял, и теперь черными, почти обуглившимися ногами ступал по раскаленной земле. Но он не издал ни стона. Крепко стиснув зубы, он с дядей на плечах бежал сквозь огонь. Изредка он оборачивался и смотрел на идущего сзади обгорелого и окровавленного Да-бао. Он искал глазами Мин-эр, но ее тело уже лежало в луже крови.

Прорваться удалось только десятку человек. Это все были молодые ребята. А остальные погибли или в море огня, или от пуль и штыков солдат. Сяо-ма смотрел на бушующее море огня над урочищем Гучэнва и с гневом и болью думал: «Сколько там сгорело людей! Сколько погибло от пуль и штыков солдат! Сколько людей потеряло своих родных, лишилось семьи! Такое не забудется никогда!» — и он низко поклонился в сторону пепелища.

Собрав последние силы, снова взвалив на плечи полумертвого дядю, он пошел прочь от обагренного кровью урочища.

Сяо-ма и Да-бао по очереди несли Тянь-и. Они, не разбирая дороги, уходили все дальше и дальше.