Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Густаву профессионализм и удача пришли на выручку как раз вовремя. В январе он был назначен лагерным шорником и мебельщиком, отвечавшим за все обивочные работы в Моновице – в основном за починку мебели для СС. Работал он в помещении, не на морозе, а когда наконец заработало отопление, то даже в тепле.

Казалось бы, вот она – безопасность. Но Густав сильно переживал за друзей, которым не так повезло, и понимал, что безопасность в лагере никогда не бывает долгой.

Здания лагеря Моновиц росли. Появился забор с двумя рядами колючей проволоки, заканчивалось строительство бараков, казармы СС тоже были на подходе. В первые недели 1943 года Фриц помогал строить главный гараж и командный пункт для блокфюреров у центральных ворот.

Он работал вместе с гражданским каменщиком. Как большинство других, этот человек не разговаривал с заключенными, но если остальные просто избегали контактов, этот, казалось, вообще не замечал существования Фрица. Дни шли за днями, а они не перемолвились ни словом. Фриц уже привык к его молчаливому соседству, но вот однажды, ни с того ни с сего, мужчина прошептал, не поднимая глаз:

– Я был на болотах в Эстервегене.

Он сказал это едва слышно, но Фриц подскочил на месте. Мужчина продолжал класть кирпичи, как будто ничего не случилось и ни слова не было произнесено.

В тот вечер Фриц рассказал своему отцу и друзьям о его загадочном заявлении. Они сразу все поняли. Эстервегеном назывался один из первых нацистских концентрационных лагерей, организованных в малонаселенной болотистой местности на северо-западе Германии в 1933 году. Там содержали политических заключенных, в основном членов социалистической партии. В лагерях заправляли штурмовики, которые славились беспрецедентной жестокостью, и на их фоне эсэсовцы, которым передали командование в 1934 году, казались практически цивилизованными людьми [352] Wachsmann, KL , сс. 49–52; Йозеф Роберт Уайт в USHMM Encyclopedia, том 1А, сс. 64–66. Эстервеген и другие лагеря в Эмсланде были закрыты в 1936. . Многих заключенных впоследствии освободили, и молчаливый коллега Фрица мог быть одним из них. Неудивительно, что он воздерживался от общения – наверняка этот человек боялся, что его разоблачат и снова арестуют.

Но признавшись Фрицу, он словно расколол лед. Больше он с ним не заговаривал, но по утрам Фриц обнаруживал возле своего ведра с раствором маленькие подношения. Кусок хлеба или пару сигарет – мелочи, но такие приятные, а порой и спасительные.

Работая рядом с гражданскими, получая небольшие подарки, пользуясь привилегированным положением как квалифицированный рабочий, которому нельзя гнуть спину на строительстве комбината Буна, Фриц немного воспрянул духом и стал оптимистичнее смотреть на жизнь. Хотя, проведя три года в лагерях, должен был знать – расслабляться не стоит.

Однажды он работал на лесах, возводя стену командного пункта для блокфюреров. Фриц размышлял над одной из острот своего деда, старого Маркуса Роттенштейна, который работал в престижном банке Боден-Кредит в Вене, обслуживавшем императорское семейство [353] Списки имен Лемана, 1891, WLO; Alice Teichova, “Banking in Austria” в Manfred Pohl (ed.), Handbook on the History of European Banks (1994), c. 4. . У него были четкие убеждения относительно статуса его народа в обществе: он считал, что евреи должны занимать руководящие посты и заниматься умственным, а не физическим трудом. И тут приятель Фрица, работавший в транспортной колонне, приволок очередную груду кирпичей и, задрав голову, позвал его:

– Эй, Фриц, что новенького?

– Ничего, – ответил Фриц, махнув рукой. – Мой дед всегда говорил: евреям место в кофейне, а не на стройке.

Но смех застрял у него в горле, когда снизу раздался разъяренный приказ охранника:

– Ты, еврей! Быстро с лесов вниз!

С колотящимся сердцем Фриц спустился по лесенке и оказался лицом к лицу с лейтенантом СС Винценцем Шеттелем, командующим лагерем Моновиц.

Шеттель был отвратительным громилой со змеиными глазками и похожим на тесто лицом. Занимался он преимущественно тем, что добывал себе спиртное и дорогие безделушки на черном рынке; при этом славился своей раздражительной натурой и в гневе был страшен [354] Wagner, IG Auschwitz, c. 107. . Однажды, когда у кого-то из заключенных обнаружили вшей, Шеттель отправил весь барак – включая бригадиров – в газовые камеры. Он уставился на Фрица.

– Ты над чем смеешься, еврей?

Вытянувшись в струнку и сорвав шапку с головы, Фриц отвечал:

– Над тем, что говорил мой дедушка.

– И что такого смешного он говорил?

– Он говорил: евреям место в кофейне, а не на стройке.

Шеттель опешил. Фриц задержал дыхание. Внезапно дряблое лицо растянулось в улыбке, и немец захохотал.

– Убирайся наверх, еврейская свинья! – сказал Шеттель и пошел дальше, продолжая смеяться.

Фриц, обливаясь потом, полез по лестнице на леса. Ему едва не пришлось поплатиться за свою неосмотрительность. Никто в лагере не мог чувствовать себя в безопасности.

Приток евреев в Моновиц продолжал расти. Фриц и другие ветераны с тревогой замечали, насколько наивны были новички. Они прошли отбор в Биркенау, когда их матерей, жен, детей и отцов отправили в одну сторону, а их – молодых мужчин – в другую. Однако они понятия не имели, что сталось с их семьями, и продолжали надеяться их снова увидеть.

Фриц терпеть не мог сообщать им правду и разбивать их надежды. Однако так или иначе все открывалось – их жены и дети, их матери, сестры и отцы погибали в газовой камере. Некоторые от этих новостей впадали в унылый ступор. В душе это были уже мертвецы. Они ходили по лагерю словно тени, переставали следить за собой и постепенно пополняли ряды отчаявшихся, истощенных до костей, запаршивевших узников с безжизненными глазами и опустошенной душой. В лагере таких ходячих мертвецов называли Muselmanner – мусульманами. Происхождение этого прозвища терялось где-то в лагерном фольклоре, но некоторые говорили, что, когда эти бедняги не могли больше стоять, то принимали то же положение, что мусульмане при молитве [355] Термин использовался также в других лагерях. Происхождение его неизвестно. (См. Yisrael Gutman в Yisrael Gutman and Michael Berenbaum (eds), Anatomy of the Auschwitz Death Camp (1994), c. 20; Wachmann, KL , cc. 209–210; 685 n. 117; Wladyslaw Fejkiel цитируется в Langbein, People, c. 91). К моменту освобождения концентрационных лагерей в 1944–1945 годах большинство заключенных, находившихся в них долгое время, превратились в Muselmanner и стали символом жертв холокоста. Но они существовали в лагерях еще в 1939 году. . Если человек превращался в Muselmann, остальные начинали его избегать; от него отворачивались отчасти из отвращения, отчасти из страха самим такими стать.