Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь [litres]

Лиза перестала молотить в двери и присоединилась к нам. Мы стояли полукругом возле дежурки и поглядывали на Торри.

– Это было то, что я думаю? – спросила Лиза у Вэлери, подойдя к ней совсем близко. – Это был торазин? А?

Вэлери не ответила. В этом не было необходимости. Глаза Торри уже заблестели. Сделав шаг, она слегка покачнулась. Вэлери подхватила ее за локоть.

– Все хорошо, – обратилась она к Торри.

– Да, – ответила Торри, и, прокашлявшись, добавила: – Я знаю.

Медсестра, которая должна была отвезти ее в аэропорт, взяла чемодан и отвела Торри по коридору к двойным дверям.

Больше ничего сделать было нельзя. Санитарка зашла в палату Торри и принялась стягивать постельное белье. Вэлери вернулась в дежурку. Лиза хлопнула дверью. Остальные какое-то время не расходились. Потом мы смотрели телевизор, пока сестра не вернулась из аэропорта. Мы затихли, прислушиваясь, не возникнет ли в комнате персонала оживление – то оживление, которое возникает после побега. Но ничего подобного мы не услышали.

Дальше стало еще хуже. Неважно, где мы находились, – везде было плохо. В комнате с телевизором было слишком жарко, в гостиной было странно, на полу напротив комнаты персонала тоже было не очень. Мы с Джорджиной пытались посидеть в палате, но и там было ужасно. Любое помещение казалось слишком большим, пустым и гулким. И делать было совершенно нечего.

Пришло время обедать. А на обед были тосты с тунцом. И кто станет это есть? Мы ненавидели тосты с тунцом.

После обеда Полли предложила:

– Может, просто запланируем для себя, что час посидим в гостиной, потом еще час на полу перед дежуркой, ну и так далее. Хоть какое-то расписание.

Лизе эта затея не понравилась. А мы с Джорджиной согласились попробовать.

Начали мы с гостиной, плюхнувшись в желтые виниловые кресла. Два часа дня, суббота, август. Отделение общего режима психиатрической клиники в Бельмонте. Застарелый запах табачного дыма, старые журналы, зеленый ковер в пятнах, пять желтых виниловых кресел, оранжевый диван со сломанной спинкой – мы сидели в гостиной в сумасшедшем доме, ни с каким другим помещением это спутать было нельзя.

Сидя в желтом виниловом кресле, я не думала о Торри. Я глядела на свою руку. Мне пришло в голову, что моя ладонь похожа на обезьянью. Три пересекающиеся линии на ладони, причудливо сгибающиеся пальцы – все это мне казалось обезьяньим. Если растопырить пальцы, рука снова более-менее походила на человеческую. Но долго держать пальцы растопыренными я не могла – рука устала. Только я ее расслабила, я снова увидела перед собой обезьянью лапу.

Я быстро перевернула руку. Тыльная сторона была немногим лучше. Вены вздулись – наверное, из-за жары – а кожа на костяшках была дряблой и морщинистой. Снова растопырив пальцы, я увидела три длинные косточки, идущие от кисти до основания пальцев. Или, может, это были не косточки, а сухожилия? Я надавила на одно из них, и оно оказалось упругим – похоже, действительно сухожилие. Под ними, правда, были косточки. По крайней мере, я на это надеялась.

Я надавила еще сильнее, чтобы нащупать кость. Отыскать ее было непросто. Костяшки я нащупала без труда, но мне хотелось найти именно длинные косточки, идущие от кисти до основания пальцев.

Я забеспокоилась. Где мои кости? Засунув руку в рот, я прикусила ее, надеясь наткнуться на что-то жесткое. Но все ускользало. Там были нервы, были кровеносные сосуды, были сухожилия – все скользкие и увертливые.

– Блин! – сказала я.

Джорджина с Полли не обратили на меня внимания.

Я принялась скрести тыльную сторону ладони. Я хотела зацепить кусочек кожи, отодрать его и поглядеть, что под ним. Я хотела убедиться, что у меня нормальная человеческая рука, с костями. Рука порозовела – почти как у Полли – но отодрать кожу и заглянуть вовнутрь у меня не получалось.

Я снова засунула руку в рот и прикусила посильнее. Сработало! У основания костяшки появилась капелька крови – в том месте, где я прокусила кожу.

– Ты что вытворяешь? – спросила Джорджина.

– Пытаюсь докопаться до сути, – ответила я.

– До какой еще сути? – не без раздражения спросила Джорджина.

– Руки, – объяснила я, взмахнув ею.

Ручеек крови побежал вниз, к локтю.

– Перестань, – осадила меня она.

– Это моя рука, – возразила я.

Я тоже начинала злиться. А еще я занервничала. «Господи, – подумала я, – там же нет костей, там вообще ничего нет».

– А у меня есть кости? – спросила я у них. – А у меня есть кости? Как вы думаете, кости у меня есть?

Я не могла остановиться.

– У всех есть кости, – сказала Полли.

– Но есть ли они у меня?

– Да, есть, – сказала Джорджина и выбежала в коридор. Через полминуты она вернулась вместе с Вэлери.

– Вы только посмотрите на нее, – сказала Джорджина, показывая на меня пальцем.

Вэлери посмотрела на меня и вышла.

– Я просто хочу их увидеть, – объясняла я. – Я просто должна быть уверена.

– Они там есть, уверяю тебя, – ответила Джорджина.

– Мне угрожает опасность, – почему-то сказала я.

Вэлери вернулась. В руке она держала стаканчик с каким-то лекарством.

– Вэлери, мне угрожает опасность, – повторила я.

– Выпей это, – протянула она лекарство.

По цвету я догадалась, что это был торазин. Я никогда раньше его не принимала. Я выпила его.

Лекарство было вязкое и горькое, оно медленно сползало в желудок. Вкус его продолжал чувствоваться. Я несколько раз сглотнула.

– Эх, Вэлери, – вздохнула я. – Ты же обещала…

И вот тут торазин подействовал. Это было похоже на стену воды – мягкую, но мощную.

– Ух ты, – выдохнула я.

Но даже своего голоса я толком не услыхала. Я решила подняться с места, но, сделав это, очутилась на полу.

Вэлери с Джорджиной взяли меня под руки и отвели в палату. Руки и ноги казались мне огромными набитыми тюфяками. Вэлери с Джорджиной тоже казались мне тюфяками – большими мягкими тюфяками, поддерживающими меня с обеих сторон. Было приятно.

– Ведь все обойдется, правда? – спросила я.

Мой голос прозвучал где-то вдалеке, и к тому же я сказала не то, что хотела. Я хотела сказать, что теперь я в безопасности, теперь я по-настоящему сумасшедшая, и никто меня отсюда уже не заберет.

Я сидела в кафетерии и ела мясной рулет, как вдруг у меня во рту произошло что-то странное. Щека начала разбухать. Пока я дошла до отделения, она раздулась до размеров шарика для настольного тенниса.

– Зуб мудрости, – заключила Вэлери.

Мы отправились к дантисту.

Его кабинет находился в здании администрации, где в свое время я спокойно сидела и ждала, пока меня упрячут в психушку. Дантист оказался высоким, угрюмым, неопрятным – на его халате были засохшие пятнышки крови – и с жидкими усиками. Когда он сунул палец мне в рот, я почувствовала вкус ушной серы.