София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

Андрей кормил с ложки обессилевшую после бани Надю. Когда Василий вышел из комнаты, он спросил, приходил ли к ней сегодня ночью гармонист. «Не было Антона», — грустно ответила Надя. «Отец гулял со мной в лесу, на озере», — с улыбкой сказал Андрей. «Ну, привет ему передавай. Скажи, чтобы и меня не забывал. Чтобы поиграл мне ещё!» — попросила Надя.

Надя умерла осенью в день своего рождения. Она хорошо себя чувствовала, заварила чай, накрыла на стол и, поджидая домашних — бывшего мужа, Лену, внучку, сыновей и Комаровских мальчиков, прилегла отдохнуть на свою старую деревянную кровать с выструганным крестом в головах. Когда все собрались, чайник был горячий, а она не дышала. Лена взяла молитвослов, Сергей Сергеевич заплакал, Василий стал разливать чай. Потом он поехал в Кулотино за священником. На обратном пути его остановил незнакомый гаишник, попросил показать права. Вася ответил, что прав не имеет, потому что — умственно отсталый. Сидящий рядом батюшка грустно закивал головой. Добрый гаишник отпустил Васю и батюшку.

Василий сколотил гроб из хороших, давно заготовленных досок, младшие братья украсили грузовик букетами золотых шаров и еловыми ветками. Все деревенские вышли попрощаться с бедной Надей. Василий посигналил на прощание, и грузовик с гробом медленно двинулся в сторону Парахино — на кладбище.

Василий положил Наде на глаза монеты, но она всё равно видела, как рядом с грузовиком вдоль дороги идёт Антон Комаров с «Рябиной» на плечах. Далеко по лесу разносились его весёлые песни.

Столетняя бабушка в Боево давно уже пережила всех своих родственников и осталась одна. Нрава она весёлого, летом собирает малину в корзиночку, зимой дремлет у печки. Однажды ночью крысы покусали ей нос. Старуха пожаловалась Комаровым, и Андрей пошёл к ней в дом жить. Любимая еда у долгожительницы — свиные уши. По пятницам Андрей ездит за ними в Окуловку на рынок и дома варит в большой кастрюле с лавровым листом и перцем. Зимними вечерами они вдвоём смотрят футбол по телевизору и пьют чай. Ночью, когда старухе не спится, она подходит к столу, открывает кастрюлю и жуёт в темноте солёные уши.

— Знаете, Анна Кузьминична, почему я этот город не люблю?

— Почему же, Леночка?

— Потому что здесь в каждом дворе валяются дохлые кошки.

Лена вышла на улицу, с грустью глядя на серое небо и серую воду в Фонтанке.

Деревья топорщили голые ветки. Холодный дождь стучал по крышам, стекал по трубам, и старые дома жались друг к другу, пригорюнившись.

Вдоль набережной бежал щенок — белый с чёрными пятнами далматинец. Дрожа от радостного возбуждения, он подлетал к прохожим, лаял, метался, сопел, повизгивал от восторга. Мужчина в сером пальто и одной жёлтой перчатке догонял далматинца, крича во всё горло: «Таппи, Таппи, ко мне!» Но щенку и дела до него не было — с высунутым языком он мчался вперёд и вперёд. Поравнявшись с урной, остановился, чтобы поискать чего-нибудь вкусненького. Тут хозяин его настиг, стал ласкать, приговаривая: «Топелиус, не ешь дерьмо», затем взял на поводок и торжественно повёл рядом.

— Какое интересное имя у вашей собаки, — сказала Лена. — Топелиус — это что же, в честь сказочника?

— А есть такой сказочник? Нет, Топелиус — прозвище моего друга. Я назвал собаку в честь Пассе Топелиуса.

— Пассе Топелиус. Финн?

— Да, даже лопарь. Вы здесь живёте?

— В сером доме, на последнем этаже. Вон лежит ваша перчатка.

— Ох, как хорошо! Значит, мы соседи.

— А вы где?

— А я в том — с балкончиком. Въехал на прошлой неделе. Меня уже успели залить пьяницы сверху.

— Бывает. Не приставай, собака. Всего хорошего!

— До свидания.

В трамвае Лена разглядывала странного человека, который, вытянув шею, с тоской смотрел в окно. Он был настолько отвратителен, что Лена, как ни старалась, глаз не могла от него отвести. Высокий лоб, курчавые волосы, прямой нос, выступающий подбородок пошли бы любому красавцу, но добавьте к этому толстые, посасывающие воздух губы, небритые пухлые щёки, затравленный, ненавидящий взгляд из-под низких бровей, рыхлую кожу с прыщами, волосатую грудь, белеющую под драным пальто, толстый живот — и вы увидите... натурального психа. Ко всему прочему, от него шла адская вонь. Не выдержав гадкого зрелища, Лена направилась к дверям, чтобы выйти на остановке. Мерзкое существо двинулось за ней, встало сзади, дыша в шею, и на резком повороте трамвая всей тушей своей навалилось.

Лена отпихнула больного и выпрыгнула на тротуар. Тут же позади услышала грохот. Толстяк, поскользнувшись на ступеньках, съехал вниз, упал на бок, взмахнув руками, откинулся навзничь и ударился головой о рельсы. Вместе с какой-то тёткой Лена вытащила его из-под колёс и посадила на тротуар. «Убыла меня, убыла!» — орал на девушку сумасшедший. «Не вой!» — ответила Лена и, морщась от отвращения, заспешила прочь.

Почти каждый день Лена встречала на улице нового соседа. Его звали Андрей Петрович. Он работал поваром в модном ресторане, был элегантным доброжелательным человеком, обожал и баловал своего пса.

— Таппи, ты бессмысленная глупая собака, — говорила Лена лезущему целоваться слюнявому псу.

— А мы теперь ходим на площадку! Тренер сказал, что Топелиус будет отличным охотником.

— Позвольте мне в этом усомниться, Андрей Петрович.

— Завтра поедем покупать ружьё!

Наступило воскресенье. Лена проснулась, потянулась и вылезла из кровати. Прижавшись лбом к окну, увидела, что стоит холодный ясный день и Фонтанка застыла под зелёным прозрачным льдом. Вдоль набережной нёсся Таппи. За ним спешил Андрей Петрович, крича что-то в телефонную трубку. Наверное: «Ну что, Пассе? Ну и как, Пассе? Замечательно, Пассе!»

На тёмной кухне — длинной, как чулок, заставленной зеркальными шкафчиками и инвалидами Второй мировой товарищами Буфетами, — Лена варила кофе. Шаркая, вошла на кухню Анна Кузьминична с огромным аккордеоном на сухоньких плечиках, устроилась на табуреточке и дрожащим голоском затянула бодрую песню. Допев, налила себе щец. «Я, Леночка, когда воздушную тревогу объявляли, залезала на крышу и песком зажигалки тушила. Вот дом-то наш и не сгорел».