София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

Золотой луч заглянул с улицы на кухню, пробежал по стаканам и чашкам, провёл ревизию в буфетах и чмокнул Анну Кузьминичну в лоб. Лена выглянула в окно. Сосед разговаривал с каким-то стариком в грязной шубе. У их ног крутился Топелиус. Андрей Петрович достал кошелёк и сунул деду бумажку. Тот, кланяясь, пошёл прочь.

Старуха попросила Лену поставить свечку Николаю Угоднику. Замотавшись шарфом, девушка отправилась на прогулку. На улице встретила изящного повара, он шёл, напевая:

Около церкви ссорились нищие. Худая длинноносая женщина махала руками на толстого типа с флюсом, в драной ушанке, пальтеце, коротеньких брючках и лыжных ботинках на босу ногу. Она верещала:

— А ну иди отсюда! У тебя мать есть, у тебя инвалидность есть! Ты и так всё время жрёшь, сволочь. Смотрите-ка, Волкова снова выпустили!

Это был Ленин трамвайный знакомец. Поднеся к лицу кулак с куском булки, он защищался от нищенки, которая налетала на него, как разозлённый гусь.

— Мне кушать нечего, — завывал Волков.

— Жри кошек, жри собак, крыс жри, а здесь не появляйся!

Толстяк пошёл к церковной ограде, держась за щёку и громко шепча:

— Задушу, задушу...

Лена вернулась домой. Открыв дверь, споткнулась об огромную пыльную сумку, битком набитую пустыми бутылками.

— Это ещё что такое?!

— Леночка, сдайте эти бутылки во дворе за мостом и купите себе шапку. Вы же ходите без шапки! Купите себе шапку.

— Вы смерти моей хотите, Анна Кузьминична.

Бросив сумку возле помойного бака, Лена перешла через мост и направилась куда глаза глядят. В одном из грязных, унылых дворов находился когда-то приём стеклотары — на стене ещё виднелась полустёртая надпись. Рядом в подвальчике был магазин «Цветы» — теперь на двери висел ржавый замок. Лена села на скамейку. Ей стало холодно и грустно.

Вдруг во дворике, откуда ни возьмись, появился Волков, неся ту самую сумку, которую Лена оставила у помойки. Бутылки он уже куда-то дел. Однако в сумке что-то было. Вернее, кто-то был! Лена явственно услыхала мяуканье. Больной подошёл к старому дому в трещинах, открыл со скрежетом дверь, оглянулся на Лену, скривил лицо и исчез.

— Может быть, я зря его так ненавижу... Может, он бездомных кошек подбирает, кормит их, обогревает, и они его единственные друзья.

С тех пор, выглядывая в окно, Лена не раз замечала, как Волков бродит вдоль Фонтанки, поднимает окурки и роется в урнах. Судя по всему, он долгое время провёл в психушке, а теперь его выпустили на волю.

— Анна Кузьминична, мне кажется, у нас на чердаке поселились бомжи, — сказала как-то Лена своей соседке. — По вечерам я слышу над потолком топот и голоса. А ещё ночью пахнет дымом, будто от костра. И на лестнице мусор валяется...

— Это ветер на крыше гремит железом, — отвечала старушка.

Вскоре случилось несчастье: Таппи пропал. Андрей Петрович метался по дворам, спрашивал всех встречных, не видали ли щенка-далматинца. Но никто ничего не видал.

Позвонила дальняя родственница, Марья Львовна, — просила побыть с Анечкой. Вечером на ветреной Приморской, в крошечной квартирке, где окна дребезжали от сквозняков, Лена тихо играла с ребёнком. Громких игр тут не получалось: Анечка — дитя диатезное, сопливое, нервное, — зажав в руке печеньице, дремала, привалившись к Лениному плечу. Не было у неё ни мамы, ни отца. Была одна бабушка.

— В Италии есть чудесный город — Венеция, там дома растут прямо из воды. Люди плавают на лодках по каналам, любуются церквями и розовыми дворцами — с узорчатыми окнами, резными дверями. Будешь ты там жить?

— Буду.

— Раньше город был богатый. Купцы привозили из-за моря товары: драгоценные камни, пряности, разноцветные ткани...

— И конфеты?

— Оружие, украшения...

— И конфеты?

Заварили чай.

— Ты дашь мне конфету?

— Дорогая, тебе нельзя сладкого!

— Тише, куклу разбудишь!

«Я заболеваю», — думала Лена, кутаясь в колючий платок.

Анечка принесла книжку с картинками. Уложив девочку в кровать, Лена долго читала вслух — до тех пор, пока ребёнок, закрыв глаза, не засопел. Лену знобило.

Бедная девочка! Бедная Ляля!

Лена шла по набережной к себе домой. Дул сильный ветер, мела метель. Тусклые фонари освещали путь запоздалым прохожим. Впереди показалась мужская фигура в пальто с поднятым воротником. Лена узнала Андрея Петровича. Его лицо было совершенно измученным.

— Вы не видели его? — спросил он Лену. Она печально покачала головой. — Никто его не видел! Думаю, он уже не найдётся. Боже мой, какая беда!

Скрывшись в тёмной арке, он пошёл бродить по дворам. Лена тоже походила между домов, покричала: «Таппи! Таппи!», надеясь, что из холодного мрака вдруг выскочит радостный пёс. В порывах ветра слышалось: «Пропал». И фонари скрипели: «Уже не найдёшь». Рекламные щиты и железные вывески со стуком им вторили: «Даже оставь надежду». Собаки нигде не было.

Поднявшись по лестнице, Лена почувствовала некий запах. Прямо скажем, запашок. На ступеньках, что вели к выходу на чердак, сидел бородатый старик с бутылкой водки в руке. Рядом с ним валялись большие холщовые мешки. Лена удивлённо разглядывала живописный наряд незнакомца: полосатые синие брюки, заправленные в сапоги с порванными голенищами, драную шубу, старую шапку, из-под которой торчали седые космы.

— Вы что, бомж? — спросила Лена.

— Да, бомч... Бомч-Бруевич! — ответил старик, ласково улыбаясь и глядя на девушку слезящимися добрыми глазами.

— Это вы, значит, на лестнице мусорите? Вы огонь на чердаке разводите? Мне милицию вызвать, чтобы вы дом не сожгли?

— Не надо милицию, — ответил поспешно старик. — Мы не шумим, ведём себя тихо. Нам сейчас идти больше некуда. Поживём тут немного и дальше поедем.

— Когда поедете?

— У нас дело есть. Дело сделаем и послезавтра отчалим. А вы, Елена Алексеевна, к нам заходите на огонёк. Потолкуем, чайку попьём с булочкой, с колбаской.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? Что у вас в мешках? Газеты?

— Верно, газетками увлекаемся. «Пчёлку» читаем, «Санкт-Петербургские ведомости», «Библиотеку для чтения».

— На чердаке ночуйте, если вам так хочется, но не смейте разводить костров.