Владимир Пресняков - Изображая жертву

— Я требую меня не снимать для шоу! Следственный эксперимент, пожалуйста! Шоу — нет!

Долговязый преступник проговорил эту фразу так громко, что её услышали, все, кто мог находиться сейчас в шахте лифта и за его дверями. Капитан положил руку на кобуру. Люда побледнела. Она почему-то решила, что вот когда двери лифта откроются, капитан, как заправский ковбой, выхватит пистолет и перестреляет всех работников канала, на хрен. Люда включила в своей камере режим ночной съёмки, чтобы драгоценные кадры вышли как надо.

— Я свои права знаю. Это сугубо личное дело, — ещё раз возмутился преступник.

— В Америке, между прочим, даже, как казнят, показывают. Садят на электрический стул и показывают, — так же громко выступил Валя в защиту телевидения.

— Недавно совсем писателя казнили, негра, я видел, — вот уже и Сева выступил на стороне сил зла и принялся подначивать капитана к съёмкам. — Очень шокирует. Влияет, я имею в виду, на подсознанье... когда всё это видишь... Этот писатель, он даже Нобелевскую премию чуть не получил, а Шварцнеггер его всё равно приговорил, — потому что Терминатор не может изменить свою программу.

Дверь лифта открылась. Капитан убрал руку с кобуры и вышел на свет к своим заслуженным минутам славы. Сева подтолкнул заключённого в печень и тоже взошёл под свет телевизионных софитов.

— Так, лицо, делаем хмурое лицо! — Щёголь стал махать руками и показывать, кому и как расходиться из лифта.

— Потом кудряш, да, отлично...

«Я сержант», — подумал про себя Сева, но не стал прерывать съёмки.

— Подпхни его ещё раз, кудряш, пусть у него слёзы потекут, да, пусть он рыдает, это так и должно быть, что место преступления так на него действует, всё-таки жену убил, не просто ведущую прогноза погоды, и оператора ещё...

Сева ещё раз ударил долговязого в сонное сплетение, и тот заревел, как плакса из младшей школы.

— А последним, вот вы, молодой человек, в бейсболке, у вас какая роль в следствии?

Валя молчал. Он задумался о глобальном обмане телевиденья, что вот он, этот чёрт, сейчас им руководит, а потом его голос вырежут, и телезрители решат, что Валя сам, без подсказок делал всё, как нужно...

Проход засняли. Капитан шёл первым, прищуриваясь и перекатывая во рту зубочистку, за ним Сева волочил длинноногого преступника, Валя от обилия камер и лжи очень смутился и шагал, как «Чужой», спрятав голову в плечи, а Люда прошла чисто по-женски, справедливо рассчитав, что в телевизоре лучше выставить формы, а не содержание.

— Так, где эта студия?

— Сюда, на меня, прямо. — Щёголь забежал вперёд, сделал сигнал операторам, чтобы продолжали снимать. — Вот тут он её и пристрелил.

Долговязый заплакал теперь, не потому что Сева ударил его, а от настоящих непридуманных чувств.

Капитан и все вошли. Студия была комнатой, приспособленной для съёмок всего, что производилось на канале. В глаза капитану сразу бросился широкий диван с тигровой обивкой и с крупными светящимися буквами над ним: «Трамвай желания». Рядом стоял стеклянный барабан, в котором ведущие «Трамвая» каждое утро разыгрывали призы — билеты в цирк или полотенца и кружки с логотипом канала. Валя часто, сквозь сон, смотрел эту утреннюю передачу. Она была очень фальшивой, потому что там всё время говорили про то, как хорошо, что надо просыпаться и идти на работу, ведущие всё время натужно хохотали и заражали всех разными желаниями — от банального, почистить зубы, до самого большого, которое только может случиться в жизни. Валя думал, что гораздо умнее было бы сделать грустную программу про утро, «Трамвай нежелания», потому что никто на самом деле не любит рано подрываться, это, может быть, самое главное насилие над человеком — пробуждение. Но уж если пробудился, то нет ничего лучше, как посмотреть с утра что-нибудь «скользкое». Было бы неплохо показывать с утра эротику по Центральному телевиденью. «Вечером кому она нужна? Вечером организм уставший. А утром самое то! Вы как мужчина, вы меня понимаете, я надеюсь?» — такое письмо написал Валя однажды министру печати и массовых коммуникаций. Но оно почему-то осталось без ответа.

— Так, а на диване пятно? — Капитан присел рядом с пятном, посмотрел в телевизионную камеру, как ведущий, — улыбаясь во всё лицо.

— Да, жертва потом тут лежала, — пробубнил щёголь, пролистывая свой личный сценарий того, как всё было.

— Так, а вторая жертва?

— Что?

— Вторая жертва где была?

— Оператор?

— Я вас спрашиваю, я откуда знаю кто!

— Оператор упал за камерой.

— Погиб при исполнении. — Валя сделал грустное лицо.

— Хорошо. — Капитан встал с дивана желаний. — Где студия погоды?

— Вот она. — Щёголь направился в угол комнаты, капитан и все последовали за ним. Проходя, Валя обратил внимание на стол «Новостей».

— Тут у нас рир, — просветил его чёрт.

— Что?

— Видите, ткань натянута, её высвечивают фонарями, и тут наши девушки читают прогноз...

— И раздеваются? — пошутил Валя.

— Да, — серьёзно ответил щёголь.

Капитан осмотрелся. Осмотрелся ещё раз и заключил:

— Хорошо. Люда, включай. Так, Горилкин, на камеру, чётко, всё, как было, и кончай, давай, это, сопли утри. Двоих одним выстрелом положил, мужик, значит, не баба. Втяни слёзы, и поехали! Рассказывай!

— Я не хотел...

— Куда он смотрит! — Люда решила быть стервой, потому что сейчас она снималась на телевидении.

— Ты куда смотришь? — Сева перестал отражать, что его снимают для шоу, и все камеры для него стали камерами Люды, а все люди за камерами — Людами. Он слегка толкнул Горилкина в грудь, и тот закашлялся.

— Так, товарищ сержант, что вы делаете?! Давайте, отстегните подозреваемого. — Капитан решил косить под либерального следователя. Он даже вставил в рот зубочистку, как Сталлоне в его любимом фильме «Кобра», чтобы казаться более крутым. «Чем чёрт не шутит, — думал капитан, — кто его знает, куда это кино дойдёт, смотрел же президент «Девятую роту», значит, он всем таким интересуется». — Куда вы смотрите? — Капитан вежливо обратился к подследственному.

— Туда. — Горилкин указал освободившейся рукой в камеру, снимавшую для канала.

— Сюда смотри, понял? — Люда обвела маленький объектив своей камеры указательным обильно наманикюренным пальцем, а потом навела этот палец на Горилкина и произнесла: «Пух!»

— Так, хватит баловаться, Люда! Так, Горилкин, мы ждём, — всё ещё либерально попросил капитан.

Валя отошёл к столу «Новостей», сел на место ведущего. Он считал, что спокойно мог бы вести «Новости», потому что знал лично тех, кто их вёл сейчас. Просто этих ребят с журфака одели в костюмы, прилизали, толстые тётки замазали их лица пудрой, — но дело это не поменяло, все они — наркоманы. Одного Валя видел в университетском туалете с торчащим в руке шприцем, он сейчас ведёт главную программу недели, делает комментарии, берёт интервью у политиков. В этом не было ничего плохого, просто Валя не понимал, зачем после всего такого устраиваться на канал? Зачем тогда было париться, наркотики принимать, или это как раз следствие наркомании, что люди после неё становятся такими прилизанными, интересуются ставками доллара и евро, приглашают к себе на беседу депутатов, носят галстук и так гладко выбриваются?