Жорж Старков - Анархо

Спецприемник встретил запахом извести и промозглой сырости. Ею пахнуло в самом предбаннике, когда от местных «серых» заправил новых гостей ещё не отделила узкая клетка, отгородившая угол небольшого коридорчика. В ней мучительно неторопливо плавал по застойному воздуху почти час томительного ожидания. За это время мысли о съестном превратились в маниакальные. В последний раз Барбер ел прошлым утром — не гоже идти на дело, а потом ещё и на схлёст, с полным брюхом. Нутро тоскливо и громко подвывало, привлекая внимание. Редкие проходящие мимо вертухаи глумливо поглядывали. Иногда даже делали в воздухе круговые движения, будто показывая малому ребёнку, как нужно работать ложкой. «Ам-ам… — приговаривали они пару раз. — Ам-ам…»

Наконец, руки бессовестно измазали чернью, грубо впрессовали, каждый палец по отдельности и ладони целиком, в форменную бумагу, отняли шнурки и ремень. Так, с уныло сползающими штанами и бесстыдно расхлябанными кроссовками, перед Барбером распахнула свои неприветливые двери первая камера. Отчего-то Репья поместили в соседнюю, вторую.

Сокамерники оказались немногословны. Глухо поздоровались, чуть лениво покосившись на новенького, указали варианты свободных «трёх досточек» для ночлега. Ровно столько полагалось на одного «гостя». Вдоль стен тянулись широкие деревянные нары, то тут, то там, закиданные одеждой и прочим нехитрым скарбом. Под торцевой стеной чернело приземистое, почти заподлицо с полом, «очко», над которым нависал угрюмый краник. «Глотка» здешнего унитаза была наглухо запечатана тряпьём, затянутым в прочный пакет. Очевидно, так обитатели спасались от тошнотворного запаха, что умудрялся просачиваться даже сквозь вакуум самопальной заглушки. Над туалетом, почти под самым потолком, в бетон стены вгрызлось зарешёченное продолговатое окно без стекла. Утренний свет, рассекаемый холодными прутьями, стелился по камере мягко, почти ласково.

— Это хорошее место! — в такт словам мелко кивал беззубый мужичонка, когда Барбер умостился на верхней наре в самом углу, аккурат под окном. — Только срать будут прямо под носом. Но, зато, когда вытяжку включать будут — не так холодно. Чуть дальше от окна — совсем дубняк, — кивнул он нервно трясущийся головой почти под потолок над дверью, в сторону вентиляционной шахты с решётчатым забралом. — На сколько опередили?

— Не уведомили, — не стал скрывать Барбер.

— А за что? — живо интересовался беззубый.

— За драку.

— Бывает, — сочувственно покивал беззубый. — Ты кого, или тебя кто?

— Слишком рано повязали. Мы не успели в этом вопросе разобраться.

— Ха! — почти по детски сверкнул счастливыми глазками беззубый, весело обернувшись на постояльцев. — Юморной парень!

Кажется, он хотел спросить что-то ещё, но дверь неприятно скрипнула, царапнув бетонный пол металлом обшивки. Молодой вертухай бросил всего одно слово: «Завтрак!» и обитатели камеры спешно заторопились на выход. Беззубый мужичок весело засеменил к двери, подтягивая свои сползающие засаленные трико. Бомж, что гнездился на нижней наре в углу под дверью, зашевелился и с каким-то суховатым скрипом сменил форму грязного катышка на нечто напоминающее прямоходящее существо. Седой осанистый мужик в растянутой тельняшке лениво зашаркал резиновыми сланцами. Пара молодых гопников, брезгливо сторонясь иных обитателей камеры, тоже пришла в движение по направлению к выходу.

Барбер было также вознамерился спрыгнуть со своих «трёх досточек», но вертухай остановил жестом, изрядно напоминающим нацистское приветствие.

— Вас это не касается, — сухо пояснил он.

— Совсем не касается? — растерянно уточнил Барбер.

— Заказы на питание оформляются в день поступления. Так что кормёжка только завтра.

— А иначе никак? Очень кушать хочется, — не стал таится Барбер, поскольку желудок уже давно и во весь голос пел свои заунывные песни.

— Сейчас — нет, — уверенно отрезал вертухай. — На ужин посмотрим, что останется.

С этими словами он проводил взглядом последнего состоящего на довольствии «гостя» камеры номер один и безапелляционно захлопнул дверь.

И время потекло. Сначала скоротечно, впитывая в себя детали и оттенки. Вот пришедшие с завтрака арестованные. Беззубый, благодушно и даже благостно младенчески улыбаясь, протягивает пухлую булочку с изюмом. Вот чумазый катышек бомжа мелко подрагивает в своём углу, очевидно погоняемый хлёсткими хвостами вечно сонных грёз. Вот гопников освобождают, ровно по графику, в 11:20 — в то время когда задержали. Вот им на смену приходит молодой вечно почёсывающийся нарик. Вот компания пополняется мужиком средних лет — завсегдатаем здешнего обиталища попаданцев в цепкие лапы серых нарядов.

— Это Витя, — пояснял Барберу, а заодно и всем окружающим, беззубый, тепло и многословно приветствовавший новоприбывшего. — Его жена из квартиры выживает, вот и вызывает ментов по два раза на месяц. Мол, Витёк руки распускает. Всё ждёт не дождётся, когда его в дурку на принудиловку сдать можно будет да квартирку продать.

— Тебе наверное, — хмурился седой и осанистый, — за длинный язык зубы повыбивали?

— Нет. Они сами! — не теряя блаженного благодушия отвечал беззубый. — Только этот вот, — засовывал в розовый рот грязный палец, — выбили. Но не до конца. Пенёк остался…

Когда камеру вывели на прогулку во внутренний дворик, небо распахнуло свою солнечную необъятность, а шумная и вечно разгульная улица как-то по-особому пахнула своей сокрытой от глаз торжественностью. Спецприемник понуро угнездился на самой набережной — одном из любимых мест отдыха горожан, где праздность, беззаботность и маленькие радости ввинчивались в каждый умощённый плиткой квадратный метр. Из-за толстой стены доносился девичий хохот и запах попкорна. Приторный, сладкий, маслянистый…

— Знаешь кафешку, тут рядом, пижонскую, с зелёными такими навесами? — лучился непосредственностью беззубый. — Так, нам там жрать готовят.

— Да, ну? — усмехнулся Барбер. — А, может, сразу кремлёвский повар?

— Точно тебе говорю! — не отступал мужичонка. — У них договор с нашей маленькой тюряжечкой.

— Ты лучше скажи, камеры по отдельности на прогулки выпускают?

— Ага, — бодро кивал беззубый. — Сначала первую хату, потом вторую, потом третью и четвёртую. Так учёт вести проще. Это сейчас заполненности никакой, а когда в одну хату, вместо сорока человек, по сто набивают, а то и по сто пятьдесят, тогда попробуй уследи!

— Ты, я смотрю, знаток, — чуть улыбнулся Барбер, окидывая взглядом нового знакомого.

Тщедушный, какой-то расхлябанный, щеки небриты и впалы, только вот глаза… Глаза лучились совершенно неестественной для этого места теплотой и почти детской наивностью. Похожий взгляд часто был у сынишки — ясный, любящий весь мир и такой глупый…