Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— Вставай, Терминатор грёбаный! Хотя — нет! Шварцнегер — это у вас тот лохматый! А ты только на Сильвестра Сталлоне тянешь! А маленький чёрный — Черепашка Ниндзя! Ха-ха-ха!

Вставать, собственно, Окаёмову было нечего — переменить лежачее положение на сидячее, и всё — и, сев на краешек нар, астролог с тревожным любопытством стал ожидать дальнейшего развития событий: в первую очередь — допроса. Уж если их не просто задержали, а рассадили по одиночкам — ежу понятно: собираются «шить дело». Какое? И — главное! — какими методами? Ведь у нашего «самого гуманного в мире» следствия богатейший, так сказать, арсенал…

(Нет, ночное умеренное избиение — не показатель: забарабанив в окошко, он, по милицейской терминологии, «сам напросился». Причём, подобное могло случиться не только в Великореченской «ментовке», а и в любом московском медвытрезвителе — садисты-надзиратели у нас нигде не церемонятся со своим «контингентом», и степень их воздействия на «проштрафившегося» определяется отнюдь не степенью «вины» бедолаги, а мерой жестокости каждого конкретного милиционера. Отчасти — природной, отчасти — приобретённой на службе в карательных (стыдливо именуемых «правоохранительными») органах. И, разумеется, Лев Иванович понимал, что ночью ему в общем-то повезло — за несвоевременную заботу о здоровье Ильи Благовестова могло попасть несравненно серьёзнее.)

Далее, с ведром-парашей в правой руке Окаёмов в сопровождении охранника «прошествовал» в туалет (в трусах и, главное, босиком), где, освободив и ополоснув «ночной сосуд» и справив «обе нужды», был вознаграждён сигаретой — из «реквизированной» у него при задержании пачки «Примы». Эти «вольности» несколько приободрили астролога: если бы собирались «шить» серьёзное дело, то вряд ли было бы возможно столь снисходительное обращение. И, словно в подтверждение этой утешительной мысли, вернувшемуся в камеру Льву Ивановичу, кроме воды, было предложено полбатона белого хлеба, — ешь, поправляйся, Рембо, а то вас м…ков на довольствие пока не поставили и х… его знает, когда получите пожрать от государства! — Что Окаёмов тоже истолковал в свою пользу: во-первых, судя по всему, доставили их не в КПЗ или следственный изолятор, а в обычное отделение милиции, а во-вторых, при серьёзном обвинении — ввиду длительного следствия — обеспечили бы миской тюремной баланды.

Почти успокоившись, Лев Иванович своими искусственными зубами с удовольствием сжевал «полумягкий» хлеб, запивая его водой, и, выкурив в туалете вторую сигарету — а охранник милостиво разрешил Окаёмову беспокоить себя днём — улёгся на нары в относительно бодром настроении: Бог не выдаст, свинья не съест! Уж коли не поставили на довольствие, то сегодня же и отпустят! Ко всему прочему, надзиратель, когда они перекуривали в туалете — будто не он ночью обрабатывал астролога резиновым «демократизатором»! — тяжеловесной милицейской шуткой утешил Льва Ивановича относительно здоровья Ильи Благовестова:

— Да жив твой любовник! Ни хрена с вашим «христосиком» не случилось! С «непротивленцем» грёбаным! И вообще — на пользу! Может, хоть драться научится! Россия — это ему не Израиль!

К доктору Окаёмов был доставлен также в одних трусах, что несколько насторожило Льва Ивановича: конечно, для осмотра — удобно, но… только ли поэтому ему до сих пор не возвратили одежду? А не ввиду ли предполагаемого вскоре облачения в тюремную робу?

Засохшие за ночь ссадины и царапины Льва Ивановича не требовали к себе особенного внимания, и, получивший противостолбнячный укол и сдавший на анализ кровь — на СПИД, гепатит, сифилис и прочую бяку — астролог был вновь водворён в свой бокс.

(На просьбу Окаёмова отнестись повнимательнее к травмам Ильи Благовестова, немолодая женщина-врач ответила, что она всегда со вниманием относится ко всем своим пациентам: пусть Лев Иванович не думает, что если она консультирует в милиции, то — бессовестный доктор! На каковую отповедь Окаёмову оставалось лишь извиниться в ответ.)

В камере Льву Ивановичу наконец-то была возвращена одежда: брюки, рубашка, носки, полуботинки — причём, брюки с ремнём и не выпотрошенными карманами — носовой платок, зажигалка, вторая помятая пачка «Примы». Не хватало только расчёски и трёхсот рублей. Расчёска, видимо, потерялась в драке, а деньги… зная обычаи московских вытрезвителей, с деньгами астролог распрощался сразу же, обнаружив их недостачу. И оказалось — зря. Принесший одежду дежурный сказал, что деньги и паспорт вернут Окаёмову при освобождении.

Н-н да! это тебе не вытрезвитель… это — куда серьёзнее… и ох до чего же не следует обольщаться «патриархальным» отношением охраны!

Состоявшийся вскоре гнусный допрос вполне подтвердил эти опасения Льва Ивановича.

После формальностей: имя, фамилия, возраст, место проживания, род занятий и прочего в том же духе, последовало «многоободряющее» обещание ведшего допрос капитана устроить Окаёмову не совсем добровольную командировку в «места не столь отдалённые». Годика на два, на три. И это в том случае, если покалеченный ими шестнадцатилетний мальчик выживет. А поскольку он получил очень тяжёлую черепно-мозговую травму и, скорее всего, умрёт, то пусть Лев Иванович крепко подумает, какой ему светит срок. Как организатору этой — со смертельным исходом! — пьяной драки? Хотя лично он, капитан Праворуков, уверен, что организатором драки является Пётр Кочергин. Именно он, по показаниям многочисленных свидетелей, ни с того ни с сего напал на группу подростков-болельщиков — фанатов великореченской «Зари». Которые мирным праздничным шествием отмечали победу любимой команды.

От такой беззастенчивой, наглой лжи Окаёмов основательно растерялся: опасаясь — да чего там, «опасаясь»! откровенно страшась! — застенчиво именуемых «физическим давлением» пыток, он оказался мало подготовленным к давлению психическому: а что? На хрена им, так сказать, нарушая «социалистическую законность», вымучивать из него самообвинительные признания? Когда умело «отредактированные» показания полутора-двух десятков юных погромщиков — «потерпевших» — в глазах любого суда неизмеримо перевесят «жалкий оправдательный лепет» четырёх взрослых «матёрых бандитов». Которые, ни с того ни с сего напав на небольшую группу беззащитных детей, избили их с такой зверской жестокостью, что невинный шестнадцатилетний мальчик скончался не приходя в сознание! Да допущенные немногочисленные зрители прямо-таки обрыдаются от подобного словоблудия! И совершенно искренне будут требовать самого сурового приговора четырём «дипломированным мерзавцам».

А следователь, будто насквозь видя астролога, продолжал подливать масла в огонь: дескать, мы-то с вами, Лев Иванович, знаем, что зачинщиком драки был Пётр — пассажик, а?! мол, само собой разумеется, что не дети напали на мужиков, а мужики на беззащитных младенцев! — но вы войдите в положение нашего великореченского суда. Кочергин свой местный, воевал в Афганистане, имеет правительственные награды — можно сказать, герой! — а вы? Извините за выражение, но вы будете выглядеть никому неизвестным московским проходимцем!