Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

Весна была уже в полном разгаре, и стебли мать-и-мачехи сгибались под тяжестью пушистых венчиков. На некоторых растениях черенки уже надломились, их пышные плюмажи лежали прямо на дорожке — не обойти. Как странно все устроено: цветущее живое растение способствует своей же гибели и тут же закрывается от света белого гигантскими листьями. Стояла весна с непроходящими туманами над водоемами, и солнце скупо прорывалось лишь в тех местах, где плавали гнезда чомги, эта весна источала одуряющие запахи, и я, отойдя уже далеко от жилья, где кончалась бечевая дорожка, останавливался, глубоко втягивая в себя свежий воздух, и неожиданно вздрагивал, застигнутый врасплох ее дурманящими ароматами. В то утро ветер все время дул мне в спину, так что весеннее дыхание я чувствовал до самого школьного двора. Благодаря попутному ветру я пришел в школу намного раньше. Болтаться до уроков на дворе мне не хотелось, и я поднялся прямиком на второй этаж. И тут увидел Тео. Он стоял неподалеку от нашего класса возле окна, выходящего на полупустой школьный двор; от стекла на него падали слабые отраженные лучики, высвечивая лишь веснушки на его лице и рыжие волосы. Что ему здесь надо? Что могло так привлечь его внимание? Я незаметно подошел к нему сбоку и проследил направление его взгляда. Может быть, он ждет кого-то? Его руки, опущенные в карманы брюк, находятся в беспрерывном движении, он переминается с ноги на ногу, не останавливаясь ни на секунду. Из-за угла один за другим появляются ребята на своих велосипедах, они пересекают двор, но не они интересуют его. Мне показалось, что он пристально следит именно за этим углом, и действительно: в тот самый момент, когда из-за угла показались две девочки на велосипедах, Тео оживился. Девочки, подъехав к тому месту, где начинался школьный двор, сразу, как полагается, сошли с велосипедов — чего не сделали почти все остальные — и через всю площадку направились к входу, придерживая их за руль почему-то обеими руками. Впрочем, все девочки водят велосипед именно так.

— Вот она, — громко вырывается у Тео.

— Кто? — интересуюсь я.

— Марта, вон та, видишь, в синем пальто. Мы с ней раньше были в одном классе.

Мимо них, нарушая школьный запрет, проносятся ребята на велосипедах, посреди этого стремительного потока продвижение двух девочек кажется особенно медленным. Я вглядываюсь в девочку в синем пальто. Тот самый ветер, который помог мне сегодня прийти одним из первых, наверное, дул ей как раз в лицо, когда она торопилась в школу, отчего ее щеки покрывал сейчас густой пунцовый румянец, а кудрявые волосы беспорядочно спутались. Покатый спуск ведет в подвал под зданием школы, сверху мне видно, как она, откинувшись немного назад, идет по нему, теперь прямо под собой я могу разглядеть ее кудрявую голову.

— Сейчас она появится здесь, — говорит Тео, — у них первый урок рядом с нами. Она из нашей церкви.

Чего ради он вдруг сказал мне это? Но я промолчал. Так мы и стояли в коридоре. Когда мимо нас проходили ребята, как бы толкая перед собой свои длинные тени, в косых лучах солнца начинали играть обычно невидимые пылинки. Ее тень приблизилась так тихо, что я заметил ее буквально в последний момент и поднял глаза. На ней было красное с белыми крапинками платье, которое мерно колыхалось при каждом шаге. В правой руке она несла большой портфель и, чтобы уравновесить его тяжесть, чуть набок держала голову, которая казалась огромной из-за копны спутанных ветром кудрей. Вблизи она была выше и стройнее. Она как будто не шла, а бесшумно проплывала среди занавесей танцующих пылинок. Яркий румянец еще не сошел с ее лица — его замечаешь первым, — но стоило мне ближе увидеть эти темные глаза, окаймленные черными ресницами, взор, обращенный не наружу, а внутрь себя, как я тут же забыл о цвете ее лица, все вокруг на короткий миг замерло, как на волшебной фотографии, и я не в силах был оторваться от нее. Но я тотчас прихожу в себя, потому что понимаю: все происходит наяву, мой взгляд неотрывно скользит вслед ее бесшумному парящему шагу.

— Хороша девчонка, скажи, а? — слышится мне голос Тео.

— Да, — откликаюсь я.

— Потрясная девчонка.

Весна и она слились для меня воедино. И если природа вдоль дорожки проявляла себя в буйном разнотравье: купырь стремился потеснить подбел, который прятался между домами, мешаясь с редкими кустиками вечнозеленого крестовника, пробивающегося среди плит тротуара, — то она была олицетворением весны на школьном дворе, и я, затаившись у окна на втором этаже, каждый день ждал, когда она появится на своем велосипеде. Теперь я выходил из дому пораньше, чтобы не пропустить это чудесное пунцовое цветение ее лица. Она приближалась по коридору, как правило, одна, изредка в окружении одноклассников, те галдели, громко смеялись, но ее голоса не было слышно в этом беспорядочном гомоне, самое большее, что она позволяла себе, — это сдержанная улыбка, такая же легкая, парящая, как и ее походка. Она появлялась, словно райское видение. Я смотрел на нее и не мог понять, сон это или явь. Но яркое полыхание щек, сопровождавшее ее эфемерный, бесплотный полет, разрушало иллюзию нереальности.

С самого первого дня мне никак не удавалось представить себе, как она выглядит. Это стало настоящей мукой. Любого из одноклассников я без труда мог нарисовать в воображении, даже ту девочку, с которой она всегда ходила вместе. Почему же ее образ ускользал от меня? Но вот прошла ее весна, наступили летние каникулы, разлучившие нас, я с раннего утра, пока в теплицах было еще не так жарко, собирал помидоры, и, вот ведь странность, стоило мне какое-то время не думать о ней, как совершенно неожиданно ее лицо на миг являлось передо мной, особенно когда я смотрел на дозревающие желтовато-зеленые плоды. Почему же это всегда вызывало во мне странное чувство страха и волнения? Почему мне не удавалось запомнить, сохранить в памяти это лицо? Не в силах ничего сделать, я в сердцах тер лоб, пока весь не перемазывался зеленым. Я подолгу сидел, неподвижно уставившись между помидорными кустами в далекие тростниковые заросли. По временам я встряхивал головой, в надежде отогнать от себя навязчивое желание вызвать ее образ в памяти. После работы мы садились завтракать, и я постоянно отмечал про себя, что у моей мамы такая же улыбка, как у нее, но это нисколько не помогало мне.

В четыре часа пополудни, когда заканчивалась работа в саду, я садился в лодку и плыл к камышам, чтобы удостовериться, что кроншнепы еще не улетели, но меня ни на секунду не оставляла мысль о странном бессилии памяти. Я мог представить себе ее походку, с потрясающей четкостью в моем воображении возникал тот моментальный снимок возле нашего класса, но на нем не было ее лица. В то лето я был счастлив, ибо мне казалось, что должно произойти нечто великое, буквально в ближайшие месяцы, и вместе с тем мне чудилась некая мрачная угроза в природе, когда перед самым наступлением вечера появлялись черные вытянутые тени и птицы на время вдруг испуганно умолкали. Я замирал в своей лодке, едва перебирая веслами, опасаясь малейшим движением нарушить оцепенение, в которое впало все живое под лучами солнца.