Ян Кярнер - Женщина из бедного мира

Испуганная, я легла в постель и с головой закуталась в одеяло. Насилу уснула в ту ночь; утром у меня было такое чувство, будто во мне что-то ломается, происходит какая-то непонятная перемена. На работу пошла утомленная и с Ханнесом, который явился спросить, как я провела ночь, обошлась холодно. «Хорошо», — прозвучал мой короткий ответ. Но мысленно я заверила себя, что еще две такие ночи — и конец нашим отношениям с Ханнесом.

Мне, как всем впечатлительным девушкам, было свойственно заново переживать то, что произошло накануне. Каждую ночь — и нередко даже сильней, чем это было на самом деле, — во мне оживало все, случившееся за минувший день, все до мельчайших подробностей. В переживаниях можно было ступить за черту, к которой тебя привела жизнь, можно было до конца развить мысли и чувства, которых не давали выразить будни.

По правде говоря, мне бы следовало благодарить Ханнеса за то, что он оставил меня на несколько ночей одну. Но так как мои переживания были не осознанными, а подсознательными, являлись не действенной попыткой найти выход, а отголосками смутных ощущений влюбленной девушки, — я не умела быть благодарной и, скорее, была неблагодарной. Мои надежды светлели, когда я связывала их с неясной возможностью встречи в будущем с Конрадом Раудвере, — и мрачнели, когда я возвращалась к реальности — к Ханнесу Мальтсу.

Я подумала: снова ночь, и снова я одна, — и эти мысли сами собой толкнули меня к упрекам и обвинениям. Ханнес по каким-то профсоюзным делам уехал в деревню. Но дела эти не казались мне важными, я о них даже не думала. Голова была забита подозрениями: может, Ханнес уже вернулся, может быть, он сейчас у Леа — я не знаю и не верю ему. Вначале он и впрямь убедительно поведал мне о своих отношениях с ней. Он заверил: «С этим теперь покончено!» И я стала жить с ним, была счастлива. Но сейчас вдруг обнаружила, что счастье это какое-то неполное. Чувствовала, что в нем чего-то не хватает. Словно тень легла между нами, она останавливала меня и мешала.

Теперь Ханнес в дороге, быть может, он уже вернулся. Я спросила себя: «Как он встретит меня после разлуки? — И решила: — Должна же я наконец поговорить с ним, поговорить серьезно. Потребую твердого и прямого ответа: женится он на мне или нет? Что он ответит? Опять что-нибудь неопределенное? Как это страшно!»

А я сама? Я не назвала бы свое чувство любовью, скорее это был женский эгоизм и привычка. Я ревновала к каждому существу, на которое Ханнес мог только посмотреть. Я хотела, чтобы он принадлежал мне полностью, а не так, как это было до сих пор.

Во вторую ночь, проведенную в одиночестве, я впервые спросила себя: а разве я уже не нарушила верность Ханнесу? В самом деле, что произошло в прошлую ночь? В хаотическом беспорядке, с головокружительной быстротой перед глазами пролетели события той ночи. Я дрожала. Не оттого ли, что Конрад поцеловал меня? Он мне казался таким несчастным. И говорил, что любит меня? Невероятно! Почему же он не пришел ко мне сегодня? Ах да, он же сказал: «Не знаю, что будет с нами, с троими. Я люблю вас, но вы любите Ханнеса Мальтса, и я больше не могу жить так, уеду, чтобы не видеть вас с ним».

«Любимый, хороший, несчастный человек!» — наверное, не раз я вздохнула в ту ночь. В тот момент мне было жалко его, невыносимо жалко. По-моему, я поцеловала его, только чтобы утешить, и сейчас думала, что поступила нехорошо. Моя любовь к нему должна быть сильной, очень сильной, чтобы он смог забыть свое прошлое.

Я еще не смела думать об этом, но какой-то голос словно нашептывал, что с Конрадом я была бы счастливее, чем с Ханнесом. По характеру Конрад казался мне более стойким, чем Ханнес, и я лелеяла надежду: если бы такой человек полюбил, он бы никогда не оставил меня. Почему он не пришел сегодня? Наверное, подумал, что Ханнес дома, и не захотел видеть нас вместе.

А может быть, он уже уехал? Нет, нет, нет! Меня снова пробрал озноб, я была совсем как больная. Казалось, что-то кричало во мне: я должна увидеть его, поговорить с ним. Только пожать ему руку, взглянуть в его печальные глаза — и уйти! Боже милостивый, дай мне силы!

Хотя я была не бог весть какая богобоязненная, но в минуту отчаяния и горя поневоле обратилась к всевышнему. Настроение в эту ночь было у меня на редкость мрачное, — и стоит ли удивляться, что я искала и ждала божьей помощи…

Но помощи я не нашла, такова уж, видно, наша женская доля: не находить помощи. Было страшно подумать о том, что еще ожидает меня в жизни. Мне казалось, что я много страдала, и теперь искала покоя — покоя рядом с верным и любимым человеком. Но ни Ханнес, ни Конрад не были мне близки. Появилась мысль отправиться к матери и облегчить душу, но я не решилась. Написать ей письмо… но ведь оно уже несколько дней лежит на столе незаконченное. Я предчувствовала, мать первая осудит меня. Она была хорошей, нежной матерью, однако не запретила дочери уехать на чужбину. Мало того, даже прогнала, оттолкнула от себя. А ведь ничего не случилось бы, останься я дома. И теперь я потеряла душевный покой, — быть может, навсегда. И эта мысль — «навсегда» — показалась мне такой тяжелой, такой пугающей, что слезы текли и текли у меня из глаз…

Меня знобило, а впереди была долгая ночь. Третья одинокая ночь за неделю. В комнате было мрачно и пусто, с улицы доносились завывание ветра и треск выстрелов. Где-то, видимо, действовала Красная гвардия, выслеживала врагов революции и искала припрятанное продовольствие. Но какое отношение ко мне все это имело в тот момент?

Ханнеса нет, я снова как бы в оцепенении. Я ждала, я чувствовала, будто чего-то не хватает и я не могу так жить. А он, Конрад? Я не могла поверить тому, что он сказал недавно. Какое счастье было провести с ним те короткие часы! Они промелькнули, как мгновение, и хотелось только молчать, прислонив голову к его груди.

«Но разве я люблю его? — в который раз спрашивала я себя. — Почему я хочу видеть его, почему допускаю к себе? Приди же, Ханнес, и положи этому конец, скажи сам, что делать, — сердце мое ноет и ноет».

«Нет, нет, — размышляла я, — я все же люблю Ханнеса и должна избрать его себе навсегда. Двух любить невозможно, мне нужно остаться с одним, или я потеряю обоих. Но мне жаль Конрада, он так хорошо относится ко мне. Бедный Конрад! Ему в самом дело больно видеть, что его любимая живет с другим».

Не знаю, каким образом, но эта мысль напомнила мне о моем «первом». «Что он сейчас делает и жив ли вообще? И какое счастье ему доставляет жить сегодня с одной, завтра с другой, менять женщин, как перчатки?» Я не хотела о нем думать, но что-то, видимо, еще оставалось от него и оживляло его облик в моей памяти. Наверное, ни одна женщина не может забыть своего «первого».

Конечно, я была легкомысленной девчонкой, но, вспомнив, что так меня называл Ханнес — именно он, — я почувствовала себя оскорбленной. «Нет, тысячу раз нет, — протестовала я, — я не хочу быть легкомысленной». И в своем уязвленном самолюбии я заверила себя, что, хотя я еще молода и глупа, существо мое жаждет знаний, ума, простора. Я обнаружила, что хотела бы научиться судить обо всем самостоятельно, сама разрешать жизненные проблемы, сама определять свою судьбу. Мне хотелось стать мужу товарищем, действовать рядом с ним. Приписывать себе эти и другие добродетели меня, конечно, подмывал задор молодости, но сейчас все же я знаю, что воля к труду и целеустремленность у меня в натуре. Я пришла из бедного мира, где хватало лишений и голода, и меня совсем не баловали с самых малых лет.