Ян Кярнер - Женщина из бедного мира

В тот день Конрад опять ушел на тайное собрание. Схватил шапку и пошел, ни слова не сказав, когда вернется. Возник подпольный комитет, и составлялись планы дальнейших действий. Значит, были и другие, кто не собирался опускать руки. Я не останавливала Конрада: думала, пусть он немного развеется. А у самой сжималось сердце, что Конрад ушел, что он не остался дома. Почему он рвется напролом к опасностям, почему не спрашивает, что станет со мной, если его больше не будет? Я не хотела напоминать ему об этом, думала и надеялась, что он сам поймет. Но он не понял, и я ждала его со страхом и дрожью.

«Вернется ли он сегодня? — повторяла я про себя. — Чего выслеживает у нашего дома этот незнакомый человек? Сможет ли Конрад прийти? О господи, только бы не случилось с ним несчастья! Если он не вернется, я не знаю, что мне делать. Всю ночь не засну, а в бессонье в голову лезут самые страшные мысли». Хотелось кричать, буйствовать, ломать. Хотелось кричать в лицо всем немцам, что они твари, убийцы, грабители. «Что они ищут на нашей земле? Разве мы в чем-то виноваты?»

«Виноваты? — рассмеялась я со злости. — О какой вине может быть речь вообще? Виновны ли дети, которые кричат, потому что они хотят есть? И виновны ли матери, которые хотят накормить их? Виновны рабочие, которые поднимают голос, потому что их жены и дети просят хлеба? А разве виновны рабочие руководители, которые стараются, чтобы голодающие семьи были обеспечены хлебом? Нет, виноваты те немногие, которые принуждают массы трудящихся производить для них несметные ценности, не давая за это рабочим даже приличного куска хлеба. Виновны немногие, которые прибирают к рукам богатства всего мира и хладнокровно наблюдают, как умирают голодные. Виновны те, кто лишает народ хлеба. Виновна власть, которая не утоляет голода масс. Виноваты убийцы, а не их жертвы».

Такие порывы злости успокаивали меня, и в эти минуты я ощущала удовлетворение, что Конрад связан с рабочими. Пожалуй, я даже немножко гордилась, что он не испугался работать среди них и сейчас, когда вокруг царили слежка и террор. Даже задумывалась о том, не лучше ли нам было бы разойтись. «Конрад освободился бы от лишней заботы, которую я причиняю ему, и мог бы полностью отдаться своему делу — борьбе за лучшее будущее трудового народа. Возможно, и победа уже не за горами, и тогда мы бы снова могли быть вместе». Я заверяла себя, что на время я должна отказаться от своего счастья ради счастья других. Но меня тут же охватывал страх: что будет, если Конрад погибнет? «Да, если он падет в бою, — клялась я себе, — я больше не хочу знать ни одного мужчины. Он для меня — все, после него уже ничего не может быть».

Но сердце мое противилось мысли о худшем, я надеялась, что он придет, придет еще сегодня. «Если не сегодня, то завтра, и я всю ночь буду думать о нем. Буду думать о его грустных глазах, о его милой улыбке (почему он так редко смеется?), обо всем, что напоминает про нашу короткую совместную жизнь. С такими мыслями легче пройдет ночь».

Мне было жаль Конрада, тяготило его прошлое и его страдания. Но свою боль приходилось подавлять, ведь страданий вокруг в миллионы раз больше. «Какой же я товарищ своему мужу, если не могу побороть бессмысленной ревности?» — упрекнула я себя и поклялась «исправиться»: учиться, работать, помогать Конраду, — при доброй воле ничего невозможного нет.

«Только прочь отсюда, — ожило во мне какое-то беспокойство, — здесь, когда я остаюсь одна, меня не покидает страх. Поеду к матери, там все забуду. И Конрад поедет, мы отправимся в деревню, и все будет хорошо». Однако тут же возник вопрос: как же Конрад вырвется из Таллина? «Здесь он живет без прописки (домик находится в отдаленном месте, и хозяйка очень хорошая женщина), а для выезда требуется разрешение. Видимо, ему придется бежать тайно, на лошадях или даже пешком, либо опять подделывать удостоверение. Но что, если его схватят?» Нет, об этом я не хотела и думать, не хотела думать ни о чем больше.

Я лишь тосковала, ожидая Конрада. С ним я чувствовала себя смелой и уверенной.

«Только бы пришел! Только бы не случилось с ним какого-нибудь несчастья!»

«Да, он придет… Кто там? Только показалось, пожалуй. Никто там за дверями, наверное, не высматривает».

Он пришел.

Однажды хозяйка квартиры предупредила, что какой-то злой сосед грозился донести на меня и Конрада. Мы, мол, «большевистские заправилы» и наше «настоящее место» — в тюрьме, если не в петле. Я так перепугалась, что стала упрашивать Конрада немедленно бежать со мной. Но Конрад решил иначе. «Тот сосед, может, и не осуществит свою угрозу, — объяснил он, — а если и осуществит, то жалоба навряд ли дойдет до высшего начальства сегодня, скорее уж завтра. А разрешение на выезд дает высшее начальство. Нам, стало быть, надо действовать быстрее, чтобы опередить этого недоброжелательного соседа. Ты пойдешь и запасешься для себя пропуском, а я останусь здесь. Да и вряд ли я могу сунуться к этому начальству. Обойдусь и без пропуска. А ты не бойся: никакого греха на твоей душе нет. Совсем невинных людей немцы уже не убивают». Так рассудил Конрад, и через несколько дней я получила разрешение на выезд.

Помню: в моей жизни это были первые тяжелые дни. Я колебалась, боролась с собой, сомневалась, взвешивала. Хотела ехать, чтобы избежать возможных осложнений и успокоить свою старую мать, но никак не могла расстаться с Конрадом. Лежала утром в кровати и смотрела, как он долго-долго приводил себя в порядок перед зеркалом, и меня невольно кольнула мысль: для кого? зачем? Я боялась чего-то — чего-то страшного. «Вот я уеду, — и Конрад останется здесь. Хорошо, не будем говорить о мужской неверности — может произойти и что-то пострашнее. И я не узнаю, куда он денется. Что делать? Как быть?» Голова раскалывалась от дум. Но ехать было необходимо. Придут, заберут… по доносу — и всему конец. Или подержат немного в тюрьме — как я тогда появлюсь на глаза старой матери? Преступницей? Несмотря ни на что, я была все еще в плену обывательских взглядов. Думала, что мой отъезд принесет покой и Конраду. Он ведь уже немало натерпелся со мной. Всячески старался поддержать меня. Никогда не забуду день, когда Конрад занял где-то денег и послал меня обедать. Сердце мое так и замерло.

— Нет, я не пойду одна, и ты со мной! — сказала я ему.

Он обещал прийти после, но не пришел. Оказалось, у него не было больше денег. Он так и остался без обеда второй день.

Как я обозлилась на себя! Пошла обедать и не подумала, что на эти деньги можно было бы купить полфунта мяса, полфунта макарон и приготовить прекрасный ужин. Почему я такая плохая? Почему я доставляла Конраду огорчения? Ведь он любил меня и хорошо ко мне относился! Без него я бы давно умерла с голоду. Кто бы меня накормил? Никто. Все были для меня чужими, все заботились только о себе. А Конрад — добрый, он, если мог, помогал каждому.