Фигль-Мигль - Долой стыд

Вот так и вышло, что я стала много времени проводить с Машечкой, и где мы с ней только не побывали! В музеях и странных модных пространствах, на кинопоказах и лекциях и в запрятанных в глубокие подвалы книжных магазинах на встречах с авторами.

Обнаружились, правда, некоторые разногласия. Машечка избегала настоящих больших музеев, а когда удавалось её переубедить, приходила в Эрмитаж, как всегда она ходит: в джинсах и кедиках. Меня это поразило. Я в десятом классе подобрала практически на помойке старую, ещё советского издания книжку «Как себя вести», очень её полюбила и до сих пор в неё заглядываю, если нужен совет про сервировку, благодарственные открытки и как с кем здороваться на улице. В разделе «Посещение музея» написано, что девушка в брючках прекрасно смотрится на пикнике и спортивных мероприятиях, но в музейных залах травмирует эстетические чувства окружающих. Ну, с брючками с тех пор окружающие примирились, но кедики в Эрмитаже, я считаю, это по-прежнему перебор. Даже сейчас перебор, а во времена моей книжки, по-видимому, были катастрофой в одном ряду с публичным женским курением и нецензурной бранью. Подобные вещи моей книжкой не рассматривались, как выходящие за рамки не только хорошего поведения, но и поведения вообще.

Я решила поаккуратнее. Говорю: Машечка, в кедиках уже, наверное, холодно. Она удивилась и говорит: нет, они очень тёплые, я в них даже зимой хожу, если не мороз. Ладно, думаю, зайдём по-другому. А юбочку ты когда-нибудь носишь? И вот тогда она на меня очень, очень странно посмотрела, а в наш следующий поход надела платье и каблуки. Я ей сказала, конечно, чтобы не огорчить, какое милое платьице — да оно таким и было, — но, по правде говоря, весь наряд подразумевал вечер при свечах, а не посещение средь бела дня художественной галереи. Она даже подкрасилась, чего никогда не делала прежде.

День, как назло, был очень холодный, с сырым ветром, с вечной мерзлотой под асфальтом. Бывают такие дни в городе, когда на градуснике плюс два, а ты мечтаешь оказаться где-нибудь в снегах Сибири, потому что снег и Сибирь каким-то образом кажутся предпочтительнее и теплее.

Галерея сама по себе оказалась чистенькая, светлая, с хорошей вентиляцией, но что касается экспонатов, в первую минуту я подумала, что это просто очень много очень ржавой проволоки. Авторы очевидно хотели этой проволокой что-то сказать, изо всех сил старались, но что тут можно было сказать кроме того, что ржавая проволока на редкость неприятно выглядит, — а это ведь и без галерей видно.

Я считаю, когда люди так стараются, их нужно поощрить, хотя бы заверить, что ценишь их усилия, даже если не можешь понять, для чего они были нужны. И в любом случае лучше заморачиваться с металлоломом, чем бить лампочки по подъездам.

И вот подыскиваю я, глядя на этот хлам, что бы о нём сказать доброго, как вдруг в галерее начинается светопреставление: вваливается целая орда каких-то в камуфляже и ряженых типа казаков. «Имперский разъезд! — кричат. — Спокойно, товарищи!» Но я на это не купилась и потащила Машечку в сторонку, так что, когда они пошли напролом, мы уже надёжно укрылись за шипастой загогулиной. (Вот, значит, для чего пригодилась. Может, так оно и было задумано: противотанковая рогатка, что ли.)

— Имперский разъезд! — говорит Машечка. — Культурные фашисты! Сейчас будут бить и портить.

Но бить они никого не стали, а портить противотанковые рогатки голыми руками не так-то легко, и если Имперский разъезд собирался это делать, им следовало прихватить какой-нибудь инструмент. В итоге побегали туда-сюда, потолкались и на взводе стали делать словесные интервенции, один так прямо в наш адрес:

— Как вам не стыдно! Вы же арийские девушки!

Сказать правду, среди всех посетителей галереи, девушек и не девушек, Машечка и я единственные были не в кедах — наверное, это показалось ему арийским или то, что мы обе блондинки.

Машечка рассердилась. Говорит:

— Где-нибудь ещё можно укрыться от этого жлобства?

— Нечего ходить по таким гадюшникам!

— Это не гадюшник, а креативное пространство!

— Так любую подворотню можно назвать!

Пока происходит обмен мнениями, я рассматриваю парнишку. Симпатичный парнишка, в корректной куртке, в отличие от остальных, высокие ботинки начищены. Но совсем молодой, младше нас. Почему в конце концов это нам удалось его пристыдить, а не наоборот.

Заправила налётчиков нагло толкнул плечом сделавшую ему замечание женщину. Машечка даже не смогла скрыть, до чего обрадовалась: слишком сильный аргумент ей это давало. Спрашивает таким учительским голосом:

— Может быть, вы соблаговолите нам разъяснить, молодой человек, как это согласуется с высокими принципами защитников империи, беспомощных женщин рукоприкладствовать?

И для закрепления — пару слов про фашизм.

Его это подкосило, «рукоприкладствовать» в особенности.

— Меня Павел зовут. Савельев.

— И что с того?

Ну, думаю, молчи, Анжелочка. И, конечно, говорю:

— Машечка, он же в этом не виноват. Посмотри на него, какой из него фашист? Ну, будет он бить беспомощных женщин? Да, Павлик?

— Мы костоправы. Мы вправляем исторические вывихи.

— Костоломы вы, а не костоправы!

— Разве у вас, Маша, что-то сломано?

— Такие, как вы, ломают мне жизнь!

Ну это было крепко сказано. С чем-то глубоко личным в подкладке. Бедный мальчик совсем застеснялся — и про Русский Реванш забыл сказать, и про то, что вот эта конкретная беспомощная женщина вопит сейчас, как рыбная торговка. В довершение всех событий повалил густой дым, и все стали кричать и кашлять. Говорю Павлику потихоньку: что ты стоишь как пень, выводи нас отсюда. Вот тогда он встрепенулся, помог мне отодвинуть креативную рогулю, которая теперь была скорее преградой, чем защитой, и поволок нас практически в противоположную сторону от выхода, к которому все ломились с плачем, руганью и кашлем.

— Я знаю, где здесь чёрный ход! Мы делали рекогносцировку!

Добежали мы до чёрного хода, выбрались, оказались на улице — а там ещё холоднее, чем было. Машечку, в этом коктейльном платье под пальто и тонких колготках, чуть ли не чулках, колотит на ветру, парнишку трясёт от смущения, меня от мысли, что начнут взрываться настоящие бомбы, и вот так мы трое двигаемся по инерции куда глаза глядят, а потом Павлик показывает на вывеску кофейни и говорит:

— Пойдёмте согреемся. И я вызову вам такси.

В общем, совершенно правильно всё сказал, именно это я называю хорошим мужским поведением. Мужчина должен брать на себя или хотя бы понимать, что этого от него ждут. Машечка, правда, когда я согласилась, посмотрела на меня с немым укором. Наверное, ей хотелось без всяких кофеен оказаться в такси и подальше отсюда.