Фигль-Мигль - Долой стыд

Иллюминаты и тот молодой человек.

Одно время я думал, товарищ майор, что вы его спровоцировали. Сознательно, расчётливо подтолкнули, чтобы у вас самого появилась возможность наполнить заведённую папку понятными вашему начальству материалами. Разве не так это делается? Лёгким движением пера ламентации сугубо академического характера превращаются в попытку купить оружие. Терроризм, придумали тоже. Кого было убивать в середине восьмидесятых?

Нет, нет и нет. Тот молодой человек не был идиотом и не стал бы замышлять убийства, как бы вы его ни морочили. Он хотел непрямого действия, влияния в широком смысле — незаметного, растворённого в воздухе. При расчёте на долгосрочную перспективу оружием становятся умы, и только умы. Вы скажете на это, что многажды помянутые иллюминаты, делая ставку на влияние, долгосрочную перспективу и т. д., не брезгали притом прямым воздействием в виде, например, трёх французских революций и неплохо у них получилось. Но товарищ майор! Это не иллюминаты вышли на сцену, а новый правящий класс, буржуазия.

Пылкое воображение и чрезмерно ясный ум аббата Баррюэля, имевшего опереться лишь на нехитрый арсенал домарксистской эпохи, увидели в простой смене исторических формаций заговор. Ну а что иное аббат мог бы увидеть? Что происходит; как происходит — и только оперируя крупными понятиями, предельными абстракциями, можно разглядеть почему . Баварское правительство в 1784 году тоже не подозревало, с чем столкнулось. С очередной шайкой, думало правительство. А это были провозвестники.

(Мы же читали Вейсгауптову программу; кому бы достало сил и размаха осуществить её безнасильственно, втайне и нечувствительным образом? Из программы-то помните что-нибудь? Окружать министров и вельможей легионами неутомимых адептов; овладеть воспитанием юношества и посеять в молодых сердцах пагубные и развратительные правила; изменять нравы в народе и обычаи; стараться всячески поселять неудовольствие во всех сословиях в государстве... Это была программа борьбы и наступления; логически рассуждая, теперь, по выполнении, она необходимо замещена программой охранительной.)

И главное, товарищ майор, мне не ясны технические подробности.

Кого он, например, мог завербовать в своё антимасонство — особенно, если верить вашей версии, боевое? И как? Вступать в откровенный разговор в университетских коридорах? Останавливать на улице граждан с располагающими к доверию лицами? И всё это на противоходе к общественным настроениям? Большинство шарахнулось бы в сторону от разговоров о павуар оккюльтэ, а кто не шарахнулся, оказался бы таким, как Герман, и даже хуже. По какому принципу выбирать жертву теракта — коль скоро вы так на терроризме зациклились, — каким манером задуманное осуществлять? Вы скажете, меж нами речь не раз шла о насильственных действиях, оставивших след в истории. А я скажу, товарищ майор, что смастерить диссертацию и обрез не под силу одному человеку, если он не титан Возрождения. Глупости это всё.

(Охранительная программа иллюминатов. Интересно, как она выглядит. Есть ли в ней вообще необходимость? Люди двадцать первого века добровольно и даже с большой охотой сделали всё, к чему, по мнению авторов антиутопий, пришлось бы принуждать казнями египетскими: отказываются от наличных денег и бумажных писем, выкладывают на всеобщее обозрение свою частную жизнь, ничего не умеют делать или хотя бы чинить собственными руками. Сперва вы отдаёте незаметность, потом вы отдаёте наличные, а ещё потом удивляетесь, как это оказались посреди романа Филипа Дика. Юношество уже воспитали, нравы уже изменили, неутомимые адепты могут отдохнуть. Допустим, встаёт вопрос охраны завоеваний. Корпус стражей нового дивного мира не сидит без дела. Но знают ли они о себе, что они — стражи?

Иллюминаты сами про себя знают ли, кто они такие?)

(Накануне Первой мировой войны Департамент полиции, встревоженный оживлением в масонских ложах, принялся составлять докладные записки министру — а министр и сам был масоном высокой степени посвящения.

А вы ещё говорили, что знание истории успокаивает нервы.)

— Крыса, нужно поговорить.

Я уже начинал ненавидеть этот оборот. Один за другим, и не по одному разу, — все, кроме Штыка, подарили меня своим эксклюзивным доверием.

— Куратор из ФСБ навязал мне специалиста. На приём, понимаешь?

— Давно?

— Ну, ещё до того, как Светозаров...

— И почему ты молчал?

— Вот, говорю. Тебе.

— Максим, — сказал я. — Тьфу, Худой.

— Достали меня эти клички. И Штык зачем-то вокруг разнюхивает.

— Что-нибудь разнюхал?

— Откуда я знаю?

Я не спросил, было ли что разнюхивать. Это подразумевалось.

— Того ли мы хотели, — сказал я. На мой взгляд — философски. Но Худой решил, что с насмешкой, и взбеленился.

— Того! — закричал он. — Того! Но, как выясняется, не с теми!

— Ты сам-то тот?

У него достало сил засмеяться. Деланый вымученный смех. Лучше других вариантов.

— Чего он, по-твоему, добивается?

— Штык? Хочет иметь нас на поводке.

— Нет, специалист.

— Ещё проще. Нашу сибирскую язву помнишь?

— Я не понимаю, как мы могли быть такими идиотами.

— Идиоты не идиоты — сработало ведь. Он делает то же самое.

— Зачем?

— Не знаю. Может быть, в итоге всех спасёт и вознесётся.

— Куда?

— ...В губернаторы? Ну или в советники при таком губернаторе, который будет у него в руках.

— А мы что?

— Мы будем настороже.

— ...С меня — оргусилия.

Я написал докладную на специалиста и получил выволочку. Ты с каких пор аналитик? спросило начальство. Ты, может, думаешь, что аналитиков в стране нехватка? И вперивает этот оловянный взгляд, который вырабатывается у начальства и школьных учителей.

Подневольному человеку нужно уметь отключаться. Загоняют иголки под ногти, а ты представляешь, что неосторожно гладишь ёжика, как-то так. Начальство рассказывало мне про меня, а я думал о девушке с синяками. Поняв, помощи в чём она ждёт, я внутренне заржал. Павлик и здесь не удержался налгать, и она была убеждена, что могучее и безжалостное ФСБ наложило на него свои горячие лапы. Я понял, что ей его жаль. Что она беспокоится. Я вообще ничего про неё не понял, кроме того, что у девушки проблемы потяжелее, чем дружба с семьёй Савельевых.

Пытаясь представить извращенца, с которым она связалась, я увидел скота из тех «умных», перед которыми она благоговела, слизня с тремя дипломами, без яиц, без совести и с огромным самомнением на том месте, где должен быть нормально работающий член. Такого легко было вообразить среди клиентуры Худого. Я никогда не понимал, как он их выносит.

— Ты понимаешь, куда нас мечтают впутать?!