Пэм Дженофф - Пропавшие девушки Парижа [litres]

Неужели и впрямь миновало полтора года с тех пор, как она стояла здесь со шляпкой в руке и просила, чтобы ее отправили на поиски девушек-агентов? Столько всего произошло за это время: открытие второго фронта, победа в Европе и затем окончание войны. Последний раз, когда она была здесь, Директор ее уволил, в весьма нелюбезной форме попросив покинуть рабочее место, которое некогда было за ней закреплено. Даже теперь, вспоминая тот день, Элеонора испытывала острую боль, будто это было вчера.

Щелчок дверного замка вывел ее из раздумий. Секретарь приемной Имоджин холодно смотрела на нее, словно видела впервые.

– Он вас ждет.

– Элеонора. – Директор не поднялся со своего кресла, когда она вошла. Перед ней сидел руководитель высокого ранга, но глаза его лучились теплом: он помнил, что некогда их связывали доверительные отношения. Холодности, с которой она столкнулась в день увольнения, как не бывало. Элеонора чуть расслабилась.

Директор жестом предложил ей сесть. Теперь, с более близкого расстояния, она увидела, что война наложила на него свой отпечаток, – впрочем, как и на нее. Закатанные рукава, расстегнутый ворот и покрытые щетиной щеки и подбородок свидетельствовали о том, что он не уходил с работы со вчерашнего дня. Директор всегда заботился о своей внешности, но сегодня он выглядел растрепанным.

Он проследил за взглядом Элеоноры, смотревшей на дымящиеся руины Норджби-Хауса.

– Да, Олимп пал, – одеревенелым голосом произнес Директор, словно не веря своим словам.

Это не ее проблема, напомнила себе Элеонора. Ее вышвырнули из управления много месяцев назад. Ее мир давно рассыпался в прах, но не в огне, что охватил пыльное здание близ Бейкер-стрит, а где-то во мраке оккупированной Франции, когда она не сумела спасти своих девочек и многих потеряла навсегда. Однако Норджби-Хаус был символом организации, которую она создавала, не щадя себя. И теперь он уничтожен. У Элеоноры защипало в глазах.

Она присела на краешек стула.

– Что случилось?

– Пожар, – ответил Директор, констатируя очевидное.

– Возможно, несчастный случай, – выдвинула она предположение. Заваленный бумагами Норджби-Хаус, где постоянно курили, был пороховой бочкой, которая только и ждала, чтобы к ней поднесли спичку.

– Возможно, – согласился Директор, но по его скептическому тону Элеонора поняла, что в несчастный случай он не верит. – Будет проведено расследование.

Но это отнюдь не значит, подумала Элеонора, что истина будет установлена.

– Зачем вы меня вызвали, сэр?

– Чертовщина какая-то, – пробормотал Директор. Это он о пожаре или о чем-то еще? Имоджин оставила на краю его стола поднос с чайными принадлежностями. Директор разлил по чашкам чай. – Нас закрывают. Все Управление. Распоряжение с самого Уайтхолла. Война окончена, и теперь они считают, что мы больше не нужны. Мы отзываем всех агентов.

– Всех, которых можно найти, – поправила его Элеонора. – О других что-нибудь известно? О моих девочках?

– Семерых нашли, – отвечал директор. Элеонора на мгновение воспрянула духом. Но потом он показал ей список, и она увидела пометки: Аушвиц, 1945 г.; Равенсбрюк, 1944 г. – Установлено, что они погибли в этих лагерях.

Погибли. Элеонора почувствовала, как ее затопляют горе и чувство вины.

– А остальные пятеро?

– По ним поиски прекращены. Пропали без вести. Предположительно погибли, – безжалостно заявил Директор. Ужасный вердикт, зловещий, но не точный.

– И это все, что вы готовы сообщить их семьям? Во имя всего святого, это же чьи-то жены, дочери, матери!

Да, некоторые семьи, возможно, смирятся с утратой, опустят в землю пустые гробы или организуют панихиду. Но других вопросы без ответов поразят в самое сердце. Как, например, мать Роды Хоббс. Элеонора навещала ее буквально несколько дней назад, расспрашивала про дочь. Та безудержно рыдала.

– Рода была обычной машинисткой, – возразила она, когда Элеонора предположила, что, возможно, ее дочь погибла на войне. – Когда я последний раз с ней говорила, она сказала, что просто должна доставить какие-то документы в Плимут. – Элеонора вспомнила, как Рода садилась в «Лисандр», который унес ее за Ла-Манш, откуда она так и не вернулась.

Родители девушек, как мать Роды, должны знать о доблести своих дочерей – и об их судьбе. Элеонору душила испепеляющая ярость: девушек, отдавших все за некие обещания, предали.

– И о них ничего не известно?

– Я не могу с вами это обсуждать, у вас теперь нет допуска к служебной информации. – Для нее это была не новость, но слова Директора прозвучали, как пощечина. – Но, полагаю, кое-что вы вправе знать: есть отчеты из концлагерей. Не документальные, конечно, – рассказы очевидцев. По их словам, женщин-агентов сразу казнили. – Элеонора отвернулась, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. – Сведений о том, что они живы, у нас нет. Думаю, питать какие-либо надежды бессмысленно. Мы должны признать их погибшими.

Если бы Директор внял ее просьбе и отправил на поиски много месяцев назад, возможно, она и нашла бы кого-то из них в живых. Теперь поздно.

Элеонора пыталась унять дрожь в руках. Она взяла чашку с горячим чаем «Эрл грей», которую предложил ей Директор, и, грея о нее руки, ждала, что он скажет дальше.

– Нам до сих пор неизвестно, как их раскрыли. Как немцам вообще удалось затеять с нами радиоигру.

Директор прочистил горло.

– Вы ведете свое расследование. Полагаю, у вас есть записи?

Элеонора резко поменяла позу, так что чай выплеснулся из чашки, обжигая ей пальцы.

– Сэр? – изобразила она удивление, будто не понимая, на что он намекает. Она приготовилась отрицать, что у нее есть какие-либо документы. При увольнении ей настоятельно порекомендовали забыть про ее девочек. Но Элеонора, разумеется, не прекратила поисков. Она штудировала старые газеты, рылась в материалах, что хранились в Национальном архиве, расположенном в Кью-Гарденс, через знакомых наводила справки в правительственных кругах. Она не только изучила все документы, которые ей удалось заполучить, но и лично переговорила со всеми, кто так или иначе был связан с ее подопечными, включая оставшихся в живых агентов и родственников тех, кто не возвратился домой. Она услышала массу замысловатых рассказов об арестах и десятки историй, наводивших на ложный след. Но ничего из того, что она узнала, не пролило свет на то, что случилось с пропавшими девушками и как немцы их раскрыли.

Возможно, слухи о ее активности дошли и до Директора. Но ведь она частное лицо, думала Элеонора. Какое они имеют право что-либо ей запретить?

Правда, Директора, она знала, не обманешь. Элеонора поставила чашку и извлекла из сумки папку, которую всегда носила с собой. В ней содержались материалы, которых быть у нее должно. Зная, что он хотел бы ознакомиться с добытыми ею сведениями, Элеонора отдала ему папку.