Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

Значит, с Жанной, если она будет участвовать в спектаклях. Жанна в Сарразаке… не в качестве актрисы, а в качестве гостьи. Она приедет на ферму, она сядет за стол Эрнандесов, она увидит фруктовый сад в белом пуху, весеннее солнце над холмом, будет гулять по камешкам вдоль Гаронны…

Мамби вытащил из ящика листок с машинописным текстом.

— Я, кстати, подумал о распределении ролей. Особых трудностей не предвидится… Вот… Во-первых, я сам буду играть члена совета.

— Вы…

Анри не договорил, но Мамби все понял. Он усмехнулся.

— Успокойтесь. Это фарсовая роль. Цвет моей кожи никого не будет шокировать. Или вы считаете, что я должен играть только Отелло? Члена совета, конечно, мог бы сыграть Вермелен, но я хочу приберечь его для роли Кинесия. Он толстый, а Кинесий должен быть очень толстым, даже жирным. Бенами сыграет притана, Феррьер — спартанского глашатая, а Пикар — корифея. Что касается женских ролей…

Анри затаил дыхание.

— Их распределить, конечно, труднее?

— Нет, нет… На роль Лампито, почти немую, но, так сказать, скульптурную, у меня есть молоденькая немка, говорящая с довольно сильным акцентом, который вполне сойдет за лаконский диалект. С Мирриной совсем просто, ее будет играть наша субретка, молоденькая Видаль. Арлетта Пикар будет корифейкой и будет играть в паре с мужем, что в общем-то вполне в духе пьесы. Ти Дьем возьмет роль Калоники. Ну, а Лизистрату, само собой, будет играть моя жена.

— Ваша жена?

— Да, Жанна Дуаен… Вообще-то говоря, бывшая жена. Вы не в курсе? Я разведен, мой дорогой, как и вы. Театральная жизнь — штука жестокая. Мы, конечно, продолжаем работать вместе… хотя я не знаю, сколько это продлится. Она сегодня утром уехала в Лондон. А все потому, что знает два языка: будет там месяц играть Шекспира — до января, пока мы не возобновим «Троянскую войну». Жанна удивительная Андромаха. Когда вы познакомились с ней на Кубе, она ведь уже играла в «Троянской войне», но только служанку и говорила всего лишь: «Ну и ну!» Помните?

— Я… Пожалуй… Кажется, да…

Замужем. Этого следовало ожидать. В свое время об этом, конечно, сообщалось в театральных журналах. Раз их развели, значит, они поженились года три или четыре назад, когда он первый год жил в Марокко. Жанну Дуаен тогда еще мало кто знал, и ее свадьба не вызвала большого шума. Да и Мамби не из тех, кто любит рекламировать свою личную жизнь. Судя по всему, он ничего не знает об их встрече. Это, конечно, могло явиться причиной развода, но тогда Мамби не говорил бы с ним так. Значит, она ничего ему не сказала, а просто вышла замуж, и все. Вполне естественно. Анри злился на себя за то, что это его удивило. Странно, что в своих мечтах он никогда не предвидел такой возможности.

Известие о ее браке потрясло его не потому, что было таким уж невероятным, — наоборот: это был шок, какой вызывает соприкосновение с неопровержимой реальностью. Рука, которой он провел по щеке, слегка дрожала. Мамби передернул плечами.

— Возможно, в ту пору вы ее не заметили. Она только начинала и делала первые шаги в нашей труппе. Кстати, она сидела в самолете рядом с вами. Я помню об этом потому, что на другой день после нашего приезда в Париж она спрашивала, как вас зовут.

И об этом он тоже не подумал. Она ведь не знала его имени. И не спросила его — ни в гостинице, когда они были в номере, ни в даже в минуту расставания. Она не лгала тогда, на перроне. Она ничего не уносила с собой — ни воспоминания, ни надежды; он видел лишь ее бледное лицо, которое уже стало стираться в памяти…

Он очнулся: он стоял на тротуаре бульвара Виктора Гюго в Бордо. Катрин покупала журнал.

— Угостите меня грогом? Мадлен будет занята еще с полчаса.

На террасе кафе «Монтень» она положила журнал на столик.

— Расскажите мне о ней.

— Видите ли, я мало ее знаю. Она была женой Мамби. Недавно они разошлись.

— А Мадлен ее знает?

— Нет, она и не может ее знать. Я познакомился с нею до женитьбы. А почему вы меня об этом спрашиваете?

Она обратила на него взгляд Кассандры.

— Это нетрудно понять.

— Что нетрудно попять?

Вынув из сумочки сигарету, она закурила, прежде чем Анри успел поднести зажигалку. Тогда, на борту самолета, Жанна взяла сигарету таким же жестом заядлой курильщицы. Она курила американские сигареты «Уинстон», в белой с красным коробке. Интересно, пальцы у нее по-прежнему желтые от никотина?

— Как вы намерены вести себя дальше по отношению к Мадлен?

— Вы мне не ответили.

— Ответила. Мадлен или она — вопрос ведь так стоит?

— Не понимаю.

— Вы ее видели с тех пор?

— Кого? Жанну Дуаен? Нет, я не видел ее… пять лет.

— Вот почему вы еще ничего не решили.

— Вы это имели в виду?

— Да. Я наблюдала за вамп, когда вы стояли у киоска и смотрели на ее портрет. У мужчин бывает такое выражение, которое трудно истолковать иначе. Вы жили с ней?

— Можно подумать, что у вас большой опыт в этих делах.

Она раздавила окурок в пепельнице и, не обращая внимания на его сарказм, повторила:

— Вы жили с ней?

— Ну а вам-то какое дело? Пли вы хотите устроить мне сцену ревности? Этим скорее должна заниматься Мадлен. Уж с вами-то, насколько мне известно, я никогда не жил.

И он умолк, вдруг почему-то смутившись. Казалось, фраза, которую он только что произнес, обладала магической силой. Вроде: «Сезам, откройся». На его глазах Катрин, представление о Катрин, облик Катрин — все изменилось. У нее появились грудь, бедра, тело, которого он до сих пор не замечал, не чувствовал. На какую-то долю секунды спазма желания стиснула Анри и тотчас перешла в тошноту, клубком подступившую к горлу.

Катрин закурила вторую сигарету.

— Вы? Помилуйте. Это было бы своего рода кровосмешением, вы не находите? До сих пор я всегда считала, что Мадлен удастся вас вновь подцепить.

— А теперь?

— Увидим. Но торопитесь принять решение, а то как бы не очутиться между двух стульев. Я слышала, что у Лапутжа серьезные затруднения с деньгами.

— У Лапутжа? А он-то какое имеет ко всему этому отношение?

Она уже поднялась и накидывала на голову зеленый шелковый платочек.

— Вы уже принимали первое причастие, Анри?

— Я?.. Нет… А что?

— Пора бы подумать об этом. А то выйдете из возраста.

На кухне у Эрнандесов госпожа Кош рассматривала журнал.

— Почему ты его купила, Лиза? Ведь ты же не знаешь английского.

— Я увидела его на прилавке киоска, где продают «Нувель». Мне понравилась фотография. Как вы думаете, мне пошла бы такая прическа?

— Ни в коем случае. У нее волосы цвета меди, а у тебя — черного дерева. Металл и дерево не обрабатывают одним способом. А потом я всегда тебе говорила, что башня а ла Брижит Бардо, которую ты устраиваешь из своих волос, так же идет тебе, как свинье бретельки. Я бы на твоем месте носила косы.