Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

Роза Эрнандес торжествовала, бурно выражая свое согласие с госпожой Кош.

— Правильно вы ей говорите! Я твержу это каждый день, но она меня не слушает, совсем не слушает! В ее-то годы, в восемнадцать-то лет, кто же носит прическу, как у киноактрисы!

— А может быть, она делает это в угоду своему ухажеру? У тебя есть ухажер, Лиза?

— Ну, отвечай же! Стесняется. Скажи госпоже Кош, скажи!

— Ты же знаешь, мама, что это глупости. Я рассказала тебе это просто так, для смеха.

— Для смеха, для смеха! Знаете, где она была в воскресенье утром? Скажешь?.. Нет? Тогда я скажу! Она ходила к мессе, госпожа Кош! К мессе! Да если отец узнает, он ее тут же убьет! Ведь она некрещеная, и в Испании мы б назвали ее Либертад или Революсьон [17] Свобода, Революция (исп.) . , а здесь, в Сарразаке, потому как была война и тут были фашисты, пришлось записать ее Исабель! А знаете, почему она отправилась к мессе? Из-за поповского сынка!

— Поповского сынка?

— Мама называет так Теодора Гонэ.

— Теодора? Он и есть твой ухажер?

— Мама вбила себе это в голову. Я о нем никогда и словом не обмолвилась. Можете себе представить, как я его интересую!

— Ну а он интересует тебя?

— Имею же я право посмотреть на молодого человека или уж в каждом своем взгляде должна отчитываться?

— Конечно, имеешь… Просто, видишь ли, до сих пор я никогда нс думала о Теодоре как… о молодом человеке.

Губы ее улыбались, но глаза глядели задумчиво. Потом улыбка осветила все лицо.

— Впрочем, а почему бы и нет?.. Но я могу тебя уверить, что Теодор предпочел бы косы.

На дороге хлопнула дверца автомобиля.

— Это Анри, — сказала Роза. — Вернулся из университета. Времени совсем мало осталось. Двадцать минут восьмого. Он едва успеет переодеться.

— Уже?

Госпожа Кош поднялась — на ней было строгое черное платье, собранное на плече и заколотое недорогой брошью. В этой скромной кухне она казалась феей из «Золушки». Она стояла у огня, облокотившись о каминную доску, когда вошел Анри. Он переступил порог и замер, потрясенный гармоничностью линий этого стройного и в то же время пышного тела, переменчивой игрой светотени на ее платье, коже, волосах. И подумал о том, что при виде госпожи Кош не ощутил ничего похожего на спазму желания, овладевшего им в присутствии агрессивной, колючей, по женственной Катрин. И тем не менее госпожа Кош возбудила в нем вполне определенное чувство. Чистое, но одновременно приятно плотское. Хотелось кинуться к ней, сказать, как это принято у испанцев: «i Viva tu madre! [18] Ну и женщина! ( ucn.) . » или: «i Ay hermosa! [19] Ай да красотка! (исп.) . »

— Вы очаровательны, — неуклюже пробормотал он.

Она повернулась к нему.

— Благодарю вас, мне это известно, но всегда приятно услышать еще раз. Вам нравится мое платье?

— Платье достойно вас.

— Выкройка из «Мари-Клер» и пара ножниц — вот и все.

Он подошел к пей.

— Но это причудливое украшение едва ли сделали вы сами, — заметил он, глядя на брошь. — Я десять лет не видел ничего подобного со времени моей поездки в Оахаку.

— Вы будете разочарованы. Она куплена в Париже. Муж обнаружил ее на выставке мексиканских товаров в «Бон Марше», когда ездил на собрание генерального совета Лиги просвещения. Они заседали на улице Рекамье — «Бон Марше» там рядом.

— Кстати, Роза, а где проходит заседание Лиги борьбы за светскую школу?

— Да в столовой. Они все говорят и говорят, уже целый час. Наверно, скоро кончат.

— Пойду переоденусь.

Проходя через кухню, он заметил на столе журнал.

— Кто это сюда принес?

— Я, — сказала Лиза. — Красивая, правда?

— Да. Это Жанна Дуаен… Я ее знаю.

— Она такая же, как на фотографии?

— Как тебе сказать… Когда я последний раз видел ее, ей было примерно столько лет, сколько тебе…

Примерно столько же лот. Он задумался. Примерно столько же лет, сколько Лизе, разве что года на два больше. Лиза, путешествующая с маленьким черным чемоданчиком… Он передернул плечами.

— Пойду оденусь… Да, кстати, Лиза, если, пока я буду наверху, придет господин Гонэ, попроси его подождать, хорошо? Я обещал подвезти его в Карзак.

И прежде чем Лиза успела ответить, он исчез на лестнице. Госпожа Кош усмехнулась.

— Судьба, Лиза, судьба! Оставлю-ка я тебя с твоей любовью. Пойду посмотрю, как там идет собрание.

При ее появлении в столовой встал один Тастэ. Фоссад сделал похвальное усилие, но вынужден был отказаться от своей попытки. Старомодный смокинг так обтягивал его, что, казалось, вот-вот лопнет.

— Моя жена приехала? — еле выдохнул он.

— Нет еще. Я не знала, что госпожа Фоссад должна за вами заехать.

Кош знаком попросил ее замолчать. Говорил Хосе Эрнандес. Отец его восседал во главе стола, неподвижный как статуя, с сигарой в уголке рта.

— Наши мероприятия, — говорил Хосе, — будут иметь смысл лишь в том случае, если к ним присоединятся все левые силы. Не понимаю, почему вы считаете неприемлемым предложение об объединении всех без исключения демократических организаций.

Из груди Фоссада вырвалось нечто похожее на свист кузнечных мехов.

— Нет, нет! Формулировка «все без исключения» — это маневр коммунистов, которые хотят прибрать к рукам левые силы!

— Но какой же тут маневр? Получается, вы хотите говорить с нами при условии, что разговора не будет! Вот это маневр!

— Если мы вычеркнем «все без исключения», социалисты сразу выйдут из игры, не говоря уже о железнодорожниках, членах «Форс Увриер»…

— Ну, эти уже вышли из игры! Но они вернутся, когда поймут, что их руководители обманывают их.

— Так или иначе, ты ставишь меня в немыслимое положение.

— Твое положение всегда было немыслимым, жирная ты туша! — разразился дядюшка Тастэ. — Так что для тебя это не ново… А потом — мы тебя не задерживаем.

— Если все уйдут, никого не останется.

Хосе что-то писал на лежавшем перед ним листке бумаги.

— Послушайте… Мы можем сформулировать это так: «…призывает все без исключения демократические организации объединиться…»

Кош пожал плечами.

— Трудно будет, дорогой мой Эрнандес. Сомневаюсь, чтобы наш профсоюз мог принять такую резолюцию. Я лично с ней согласен, но ведь речь идет о мероприятиях в национальном масштабе. И не нам диктовать профсоюзам или партиям, как себя вести. Я предлагаю записать: «…призывает всех демократов способствовать…»

— Очень хорошо, — сказал Фоссад. — Призыв к демократам вообще никого ни к чему не обязывает.

Тастэ нервно теребил ус.

— Ну что мы занимаемся схоластикой! Давайте, черт возьми, кончать с этим!

Шариковая ручка Хосе забегала по бумаге и остановилась.

— М-м, — произнес он, — чтобы прекратить препирательства, я готов предложить своим товарищам принять эту редакцию, но в том случае, если после слов «всех демократов» будет добавлено: «в своих политических организациях…»