Александр Зиновьев - В преддверии рая

Или вот еще речь Иванова. Говорят, евреи не дураки. А почему они должны быть дураками?! А почему мы должны оставаться дураками?!Кто нам мешает жить так, как евреи?! Вот я был на совещании пропагандистов в райкоме. Нам там цифры подбросили. Показать, что никакого антисемитизма у нас нет. Даже, мол, наоборот. Ничего не скажешь, цифры подбросили умело. Например, процент евреев с высшим образованием около девяноста, а русских — около десяти. Характерны и районы расселения, распределения по профессиям и т.д. Собравшиеся гудели от возмущения. Раздавались выкрики: «Гнать их вон!», «Выселить всех в Сибирь!». Председательствующий призывал к порядку, но так, что характер его настроений был очевиден всем. Мой сосед толкал меня в бок и доверительно шептал, что за евреев скоро возьмутся.

Цифры — вещь коварная продолжает Иванов. Есть и другие цифры. Например, много ли у нас евреев в Генеральном штабе? А среди дипломатов? А в партийном аппарате? А сейчас, между прочим, по уровню жизни у нас на первом месте идет партийно-государственная верхушка, КГБ, генералитет, ведущие деятели культуры. Это — новая социальная общность. Вот ее и надо сопоставлять с евреями. Она воюет с евреями, навязывая русскому народу антисемитизм.

Я соглашаюсь с Ивановым. Но вернувшись домой или оставшись наедине с женой после ухода Ивановых, я скатываюсь на обычные русские позиции. Мол, факт остается фактом. Евреи устроились, урвали, захватили и т.д. Эмиграция плюс к тому. Заварушку нам учинили, а сами удирают, сволочи. Лучшей жизни захотели, от жира бесятся. Но в общем эта еврейская проблема, из-за которой сейчас сходят с ума, мало интересует. Недавно руководство нашего учреждения вызвали в Горком партии и предупредили: если у нас обнаружатся отъезжанты, нам придется прощаться с постами, а может быть и с партийными билетами. Велели профилактикой заняться, предупреждать, выявлять, сообщать, принимать меры. А по мне, так пусть хоть все уезжают.

Война — это прежде всего тыл. Главным образом тыл. В конце концов тыл. На фронте обычно сразу убивают или калечат. А кто долго, «воюет», живет в тылу, замаскированном под фронт. Это таким «фронтовикам» выгодно, и потому они тщательно хранят легенду фронта там, где его и в помине не было. Все знают, что такое «тыловая крыса». Но «фронтовой шакал» даст «тыловой крысе» сто очков вперед. Он живет в полной безопасности, в полном довольстве во всех отношениях /еда, выпивка, женщины, развлечения/, быстро продвигается по службе, бог весть за что награждается чинами и орденами. И имеет ореол «фронтовика». Фронт же есть та часть тыла, где определенную часть людей убивают и калечат по правилам и средствами, разработанными в тылу.

Для меня война началась еще до войны. Как сказано в «Балладе»:

На одной станции эшелон простоял с полчаса рядом с эшелоном со студентками первых курсов московских институтов. Их везли на запад на уборочные работы. Мы весело поболтали и разъехались. Мы, солдаты, —жить. А они, девочки, прямо к немцам в лапы. Этот эшелон до сих пор не выходит у меня из головы. Что стало с теми девчонками? Какой негодяй придумал такую перетасовку людей? И до сих пор этот идиотизм тянется. К нам в город на летние каникулы прислали сотню студентов из Грузии. Работать. Что это за работа?! Они у себя-то дома не работают. А наших студентов угнали в Сибирь. Я заикнулся в Горкоме, чтобы наших ребят тут использовать. У нас же свои совхозы есть. Рабочих рук не хватает. И дешевле, спокойнее. Так мне хотели за это выговор объявить. Оказывается, я перестал понимать высшие соображения.

Мы - народ говорун и рассуждатель. Никто в мире не говорит столько впустую, сколько мы. Зайдите в наше учреждение. И вы засомневаетесь, стоит ли верить вывеске. Мы не столько решаем проблемы, указанные на этой вывеске, сколько болтаем о высшей политике, об искусстве, об американцах, о тряпках, об очередях, о «психушках», о диссидентах, о взятках и вообще обо всем на свете. Разговаривают за рабочими столами, у приборов, в коридорах, в кабинетах, в туалетах... Особенно молодежь. Дымят сигарету за сигаретой и шпарят без умолку. Меня они почему-то не опасаются. Я люблю слушать их разговорчики. Сам иногда ввязываюсь. Меня особенно интересуют разговоры, когда они касаются прошлого. Тут ко мне иногда обращаются как к эксперту. Вот, к примеру, одни из разговоров. В нем участвуют Костя, Леночка, Карпенко и Стаканов. Костя — талантливый парень, пьяница, хохмач, скандалист. Хлопот с ним полно. Прошлой зимой в доме отдыха воткнул головой в сугроб важное лицо. Хотели судить, но удалось отстоять. У нас его любят все. Он веселый, не карьерист. Но любят его главным образом за то, что он транжирит свой талант по пустякам и никогда не пробьется на приличный пост. Таков наш сердобольный русский народ: мы любим талант при том лишь условии, что он не проявляется и гибнет. Карпенко тоже парень толковый, но этот себе на уме. Он своего добьется, и потому его не любят. Стаканов уже заведует сектором, член партбюро но сер и косноязычен. Леночка — обладательница самой тонкой талии в городе. Из-за талии не захотела иметь детей. Глупа, но добра. Любовников меняет через день. Сейчас она мне зачем-то глазки строит и ножки показывает почти до «основания».

— Раньше не то было,— говорит Леночка, выставляя ножку из под коротенькой юбчонки с разрезом до интимного туалета /а ножки у нее, надо признать, ничего/. — Молодежь скромнее была. Была чистая вера в идеалы. Какой душевный подъем был! Я просматривала фотографии тех лет. Какие одухотворенные лица! А героизм на фронтах! Если бы не та молодежь... С нынешней молодежью... Ведь верно я говорю /вопрос адресован мне/?

— Безусловно, говорю я. — Только с небольшими коррективами. Вы знаете, кто строил те гидростанции и каналы? Главным образом заключенные. Они почти все погибли. Их для газет и журналов не фотографировали. А улыбающиеся и одухотворенные лица можно ведь и отработать. И попробуй, не прояви восторг и душевный подъем. Тогда не церемонились. Кое-кто, конечно, был рад. Народ из деревни бежал, куда мог. Вербовались на любые стройки. Тут кусок хлеба давали, рыбу, место на нарах. Люди и этому были безумно рады. А насчет войны... Знаете ли вы, что в первые месяцы войны более двух миллионов наших солдат сдались в плен? Как началась война, первым делом политруки испарились. Как? Знаки различия поснимали. Все вдруг стали беспартийными. А в середине войны около миллиона наших солдат готово было воевать против нас. Из нашего класса четверо было в плену, трех евреев немцы убили, захватив в плен. Это все были наши комсомольские активисты. Один дослужился до коменданта концлагеря. Один в политотдел пристроился. Воевали «безыдейные» середняки.